Семпере усмехнулся:

— Порой я думаю, что вы должны были бы быть моим сыном,Мартин.

Я посмотрел на букиниста, выглядевшего сегодня особенностарым и немощным — слабая тень сильного и внушительного мужчины, обитавшего помоим детским воспоминаниям в этом доме, и почувствовал, что почва уходит у меняиз-под ног. Я шагнул к нему и, повинуясь безотчетному порыву, сделал то, чегоне делал никогда за годы нашего знакомства. Я поцеловал его в лоб, испещренныйстарческими пятнами и осененный четырьмя седыми волосинами.

— Обещаете?

— Обещаю, — сказал я и направился к выходу.

20

Контора адвоката Валеры занимала мансарду в экстравагантномдоме в стиле модерн, уместившемся под номером 442 на бульваре Диагональбуквально в шаге от пересечения с бульваром Грасия. Особняк, за неимением иных сравнений,походил на помесь башенных часов с пиратским кораблем, декорированнуюколоссальными окнами и зеленой мансардной крышей. В любом другом уголке мираэтот образчик барочно-византийского великолепия объявили бы одним из семи чудессвета или же дьявольским порождением больного ума художника, одержимого бесами.В квартале Энсанче в Барселоне, где подобные сооружения произрастали повсюдуподобно клеверу после дождя, он вызывал лишь легкое недоумение.

Я ступил в холл, где обнаружил лифт, который показался мнетворением огромного паука, который плетет не паутину, а соборы. Швейцар открылпередо мной кабину и замуровал в странной капсуле, которая начала подниматьсявверх вдоль центральной лестничной клетки. Сурового вида секретарша открыла мнедубовую резную дверь и предложила войти. Я назвался и предупредил, что недоговаривался заранее о встрече и меня привело в контору дело, связанное скуплей-продажей недвижимости в квартале Рибера. В ее невозмутимом взглядепромелькнуло какое-то странное выражение.

— Дом с башней? — спросила секретарша.

Я подтвердил. Секретарша проводила меня к кабинету, где втот момент никого не было, и жестом пригласила пройти. Я сообразил, чтопомещение не являлось официальным залом ожидания.

— Пожалуйста, подождите минуту, сеньор Мартин. Я сообщуадвокату о вашем визите.

Следующие сорок пять минут я провел в кабинете в окружениишкафов, заполненных фолиантами размером с надгробную плиту и надписями накорешках типа: «1888–1889, Б. К. А. Часть первая. Раздел второй». Онипробуждали неодолимую тягу к чтению. Из широкого окна кабинета, выходившего набульвар Диагональ, открывалась панорама города. Обстановка источаланепередаваемый аромат благородной старины, настоянный на деньгах. Ковры имассивные кресла, обитые кожей, воссоздавали атмосферу британского клуба. Япопытался приподнять один из светильников, возвышавшихся на письменном столе, иприкинул, что он весит килограммов тридцать, не меньше. Большой масляныйпортрет, висевший над камином для солидности, навязывал самодовольное и довлеющееприсутствие никого иного, как незабвенного дона Сопонсио Валеры-и-Меначособственной персоной. Легендарного стряпчего украшали бакенбарды и усы,напоминавшие гриву стареющего льва, а его глаза, сверкавшие сталью, властвовалис того света над всем, что находилось в кабинете, неумолимо, как смертныйприговор.

— Его уста немы, но если долго смотреть на портрет, токажется, будто он вот-вот заговорит, — произнес голос у меня за спиной.

Я не слышал, как он вошел. Себастиан Валера двигалсякрадучись. Создавалось впечатление, что он большую часть жизни пыталсяосторожно выбраться из тени своего отца, а теперь, в пятьдесят с лишним лет,уже устал от бесплодных попыток. У него был умный проницательный взгляд, вкотором таилось особое выражение, свойственное лишь принцессам крови и оченьдорогим адвокатам. Он протянул руку, и я пожал ее.

— Сожалею, что заставил ждать, но я не ожидал вашеговизита, — промолвил он, указывая на кресло.

— Напротив. Я признателен, что вы любезно меня приняли.

Валера улыбнулся, как улыбается тот, кто точно знает,сколько стоит каждая минута, и не упускает ни одной.

— Моя секретарша сказала, что вас зовут Давид Мартин.Писатель Давид Мартин?

Должно быть, помимо воли у меня на лице отразилосьизумление.

— В моей семье всегда много читали, — пояснилон. — Чем могу быть полезен?

— Я хотел проконсультироваться с вами по поводукупли-продажи особняка, расположенного на…

— Дома с башней? — перебил адвокат, самаучтивость.

— Да.

— Вы знаете этот дом? — спросил он.

— Я в нем живу.

Валера пристально посмотрел на меня, сохраняя вежливуюулыбку, а затем выпрямился на стуле, приняв вид настороженный и неприступный.

— Вы нынешний владелец собственности?

— В действительности я арендую особняк.

— И что вы хотели бы узнать, сеньор Мартин?

— Если возможно, я хотел бы уточнить, при какихобстоятельствах недвижимость перешла к Испано-колониальному банку, и получитькакие-нибудь сведения о прежнем владельце.

— Дон Диего Марласка, — пробормоталадвокат. — Могу я спросить о причине вашего интереса?

— Казуистика. Недавно, при переделке дома, я нашел рядвещей, по-видимому, принадлежавших ему.

Адвокат нахмурился.

— Вещи?

— Книгу. Или, вернее, рукопись.

— Сеньор Марласка был большим поклонником литературы.Более того, он написал множество книг по праву, а также по истории и на другиетемы. Большой эрудит. Великий человек, хотя в конце жизни нашлись люди,пытавшиеся очернить его репутацию.

Адвокат заметил мое удивление.

— Полагаю, вам неизвестны обстоятельства смерти сеньораМарласки.

— Боюсь, что нет.

Валера вздохнул, словно решая вопрос, продолжать разговорили прекратить его.

— Вы ведь не станете писать ни об этом, ни об ИренеСабино, правда?

— Нет.

— Обещаете?

Я обещал.

Валера пожал плечами.

— К тому же я вряд ли смогу сообщить больше того, чтоговорилось в свое время, — сказал он, скорее разговаривая с собой, чем сомной.

Адвокат бросил быстрый взгляд на портрет отца, затем обратилвзор на меня.

— Диего Марласка был компаньоном и лучшим другом моегоотца. Они вместе основали эту юридическую контору. Но он также, увы, былчеловеком тяжелым, подверженным длительным приступам меланхолии. И наступилмомент, когда отец и сеньор Марласка сочли за благо расторгнуть партнерство.Сеньор Марласка оставил адвокатуру, чтобы посвятить себя своему главномупризванию — литературе. Говорят, что почти все адвокаты втайне мечтают броситьпрактику и сделаться писателями…