Исабелла оделась, как утонченная сеньорита, сделала прическуи накрасилась, отчего стала выглядеть лет на десять старше.

— Ты очень красива и элегантна, — холодно заметиля.

— Почти как девушка вашего возраста, не так ли? Вамнравится платье?

— Где ты его взяла?

— В одном из кофров в дальней комнате. Наверное, онопринадлежало Ирене Сабино. Как вам? Оно хорошо на мне сидит?

— Я просил тебя договориться, чтобы все вещи забрали.

— Я пыталась. Утром я ходила в приходскую церковь, номне сказали, что они не могут прийти и что-то взять, но если мы хотим, то можемпринести сами.

Я безмолвно смотрел на нее.

— Это правда, — сказала она.

— Сними это и положи на место. И умойся. Ты выглядишь…

— Дешевкой? — закончила Исабелла.

Вздохнув, я покачал головой:

— Нет. Ты никогда не будешь выглядеть дешевкой,Исабелла.

— Конечно. Именно поэтому я вам так не нравлюсь, —пробормотала она, повернувшись и направляясь в свою комнату.

— Исабелла, — позвал я.

Она проигнорировала меня и вошла в спальню.

— Исабелла, — повторил я, повысив голос.

Она метнула в меня сердитый взгляд и громко хлопнула дверью.Я услышал, как она возится в спальне, подошел к двери и постучал. Отклика непоследовало. Я постучал снова. Безрезультатно. Я открыл дверь и обнаружил, чтодевушка собирает немногочисленные пожитки, которые принесла с собой, иукладывает их в сумку.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Ухожу, вот что я делаю. Ухожу и оставляю вас с миром.Или войной, так как с вами ничего нельзя знать заранее.

— Можно узнать, куда ты собралась?

— Какое вам дело? Это вопрос риторический илииронический? Вам, конечно, все равно, но поскольку я умственно отсталая, то неспособна заметить разницу.

— Исабелла, погоди минутку и…

— Не беспокойтесь за платье, я его сейчас сниму. Иохотно верну вам письменный прибор. Я им не пользовалась, и он мне не нравится.Безвкусная безделушка для маленькой девочки.

Я приблизился к ней и положил руку на плечо.

Она резко отпрянула, словно от прикосновения змеи.

— Не дотрагивайтесь до меня.

Я молча ретировался к двери. У Исабеллы дрожали руки и губы.

— Исабелла, прости меня. Пожалуйста. Я не хотел тебяобидеть.

Она посмотрела на меня с горькой улыбкой и слезами наглазах.

— Вы только этим и занимались. С тех пор, как япереступила порог вашего дома. Вы только и делали, что оскорбляли меня иотносились так, словно я убогая идиотка, которая ничего не понимает.

— Прости, — повторил я. — Оставь в покоевещи. Ты не уходишь.

— Почему же?

— Потому что я тебя очень прошу.

— Если вам нужны сочувствие и милосердие, можетепоискать их в другом месте.

— Дело не в милосердии или сочувствии, если только тыне испытываешь его. Я прошу тебя остаться потому, что идиот я и я не хочу бытьодин. Я не могу быть один.

— Как мило. Всегда думаете о других. Купите собаку.

Она уронила сумку на кровать и повернулась ко мне лицом,вытирая слезы и пылая долго копившимся гневом. Я сглотнул.

— Раз уж мы играем в игру «говорить правду», позвольтевам сказать, что вы всегда будете одиноким. Вы останетесь одиноким потому, чтоне способны ни любить, ни сопереживать. Вы похожи на этот дом, от которого уменя мурашки бегут по спине. Меня не удивляет, что ваша прекрасная дамаоставила вас с носом, да и все остальные тоже. Вы не умеете любить сами и непозволяете любить себя.

Я смотрел на нее, совершенно раздавленный. Она биланаотмашь, не думая, куда попадают удары. Я пытался что-то сказать, но у меняполучался лишь беспомощный лепет.

— Тебе действительно не понравился письменныйприбор? — сумел выдавить я наконец.

Исабелла в изнеможении закатила глаза.

— Не нужно смотреть на меня с видом побитой собаки. Я,конечно, дура, но не настолько.

Я стоял молча, прислонившись к дверному косяку.

Исабелла поглядывала на меня недоверчиво и сочувственно.

— Я не хотела говорить такое о вашей подруге, о той, сфотографии. Извините, — пробормотала она.

— Не извиняйся. Это правда.

Потупившись, я вышел из комнаты.

Я скрылся в кабинете и смотрел на темный город, затянутыйтуманом. Вскоре на лестнице послышались неуверенные шаги.

— Вы там, наверху? — окликнула девушка.

— Да.

Исабелла вошла в студию. Она переоделась и смыла с лицаследы слез. Девушка улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ.

— Почему вы такой? — спросила она.

Я пожал плечами. Исабелла приблизилась и села рядом наподоконник. Мы наслаждались видом крыш старого города, окутанных сумерками ибезмолвием, не испытывая потребности что-то говорить. Через некоторое времяИсабелла посмотрела на меня с улыбкой.

— Что, если мы раскурим одну из сигар, подаренных вамотцом, и выкурим на двоих?

— И речи быть не может.

Исабелла погрузилась в долгое молчание, как она это умела,бросая на меня быстрые взгляды и улыбаясь. Я искоса наблюдал за ней, осознаввдруг простую вещь: только глядя на нее, намного легче было поверить, будтоосталось еще что-то хорошее и достойное в этом поганом мире, и кто знает,может, и во мне самом тоже.

— Ты останешься? — спросил я.

— Назовите хорошую причину. Правдивую, или, в вашемслучае, эгоистическую. И лучше, если это не будет детской сказочкой, или яухожу сию минуту.

Исабелла отгородилась настороженным взглядом, ожидаяуслышать одно из моих иронических замечаний, и на мгновение она показалась мнеединственным человеком в мире, которому я не мог и не хотел лгать. Я уставилсявниз и впервые сказал правду, чтобы она прозвучала громко хотя бы для менясамого.

— Ты единственный друг, оставшийся у меня.

Напряженное выражение исчезло с ее лица, и я отвернулся, чтобыне видеть жалости в ее глазах.

— А как насчет сеньора Семпере и другого, этогосамодовольного Барсело?

— Ты единственная осмеливаешься говорить мне правду.

— А ваш любезный патрон, он разве не говорит вамправды?

— Не бей лежачего. Патрон мне не друг. И сомневаюсь,чтобы он хоть раз в жизни сказал правду.