С ужасом Рая поняла, что сын полностью перенял способностидеда и отца. У нее затряслись ноги, обвисли руки, а язык сам по себе неожиданнопроизнес:

– Чтоб ты сдох, проклятый, дьявольское отродье.

– Грубо, зато правдиво, – резюмировал Николай и, поплотнееусевшись в кресле, вытащил сигареты.

Легкий сизый дымок поплыл к потолку. Шабанова почувствовалапротивную дурноту, подкатывающую к самому горлу. Сын спокойно разглядывал мать.

– Ну а Людка с Танькой где?

– Не знаю, – почти в отключке прошептала Раиса, – отказаласьот материнства.

– Даже волчица заботится о щенках, – тихо процедил Николай,– ладно мы с Милкой большие совсем, а Танюшке-то небось тогда и годика неисполнилось.

– Восемь месяцев, – ответила Рая, окончательно превратившисьв зомби.

– Что ж младенца-то не пожалела?

– Ненавижу, – простонала Шабанова, – ненавижу!..

Колька усмехнулся:

– Добро. Только насмотрелся я в колонии на родственников.Все детям прощали, зло забывали, на последние деньги селедку покупали, на тоона и материнская любовь.

– Не мать я тебе, – через силу выдавила женщина.

– Вот это верно, – охотно согласился парень, – только я всеравно не могу поступить с тобой так, как вера предписывает, – око за око, зубза зуб. Ты, наверно, молиться бросила, посты не держишь?

Рая только мотала головой. Больше всего хотелось бежать изкомнаты куда глаза глядят. Исчез даже страх, что соседи узнают о ее уголовномпрошлом. Но неведомая сила камнем придавила бедную бабу, и Шабановачувствовала, что сейчас потеряет сознание, свалится кулем на пол.

Колька, словно поняв ее состояние, налил из чайника воды иподал стакан.

– Пей.

Рая покорно хлебнула тепловатую жидкость.

– Теперь слушай, – велел мучитель, – никому нельзябезнаказанно совершать предательство. Ты же проделала это дважды. Сначалаотшвырнула родную кровь, потом отреклась от веры. Любому другому человеку заподобное выйдет смертный приговор, но я в отличие от тебя родство помню. Кровь– не вода, живи себе дальше.

Рая почувствовала, как в голове словно лопнула банка,наполненная жидкостью. Теплая жижа потекла по затылку, заструилась вдольпозвоночника, добралась до ног.

– Жить будешь, – как из тумана донеслось до ее слуха, –только ни здоровой, ни счастливой не станешь, а если роптать начнешь, так знай,– расплата это за предательство.

Больше Раиса не помнила ничего. Пришла в себя на диване. Вкомнате стояла тишина, лишь легкий запах дыма да окурок в блюдце напоминали,что случившееся отнюдь не дурной сон.

С того самого дня Шабанова заболела. На женщину свалилсяцелый букет болячек. Аллергия, перешедшая в астму, превратила еще довольномолодую бабу в инвалида. Да еще Петр Решетников, за которого она выскочилазамуж, начал безумно ее раздражать: шумный, говорливый, обожающий гостей мужик.Раисе порой хотелось швырнуть ему в голову кастрюлю, когда супруг появлялся напороге в компании всякий раз новых приятелей. Сдерживалась она с превеликимтрудом, понимая, что, прогнав мужа, останется без гроша. Решетников, классныйкраснодеревщик, отлично зарабатывал, Раиса же получала копейки, сидя лифтером всоседнем кооперативном доме. На другую службу не хватало здоровья. Наверное, отпостоянного недовольства жизнью у Шабановой открылась в придачу и язва. Словом,ничто ее не радует.

– Николая больше не видели?

– Никогда, – ответила Раиса, – и слава богу: ненавижу их,проклятых…

Внезапно она зарыдала злыми, горькими слезами, уронив головуна стол.

Я поглядела, как трясутся плечи и подрагивают редкие волосына макушке. Нет, надо уезжать, тут адреса Николая не добыть.

Домой ехала, не замечая чудесного весеннего вечера. Ну какдобраться до секты? И потом, что вообще знаю я о гипнозе, экстрасенсах,колдунах и магах? Честно говоря, никогда не верила в подобные вещи. Может,порасспрашивать Филю?

Домашние занимались своими делами. Маня возилась укомпьютера, Зайка, напевая, принимала душ, Алиска орала в кухне на Катерину.Ирка обнаружилась в кабинете, на руках женщина держала большущую крысу.

– Откуда она у тебя? – изумилась я, глядя, как домработницаласково укутывает дрожащего грызуна в мохеровый плед.

– Это Жюли, – вздохнула Ирка, устраивая глядящую на насвлажными, несчастными глазами собачку в мягком кресле.

Мой рот непроизвольно открылся. Жюли? Куда подеваласьроскошная шерсть терьерицы? Оказывается, под длинными локонами скрываетсятщедушное крохотное тельце.

– Валентина чесала, чесала ее, – пояснила Ирка, поглаживаяЖюли по лысой головке, – потом побрила! Ругалась – страсть.

Да уж, представляю, какие проклятия изрыгала собачьяпарикмахерша, весьма своеобразная дама, не имеющая детей, зато содержащая домаштук семь пуделей.

– Серафима Ивановна вернется, вот уж расстроится, –продолжала Ира. – Теперь, бедолага, все время мерзнет, а Хучик отказываетсявозле нее спать.

Таковы мужчины, им главное не трепетная душа, а безупречныйвнешний вид. Мопс обожает терьерицу, пару раз у них случались щенкиневообразимой породы, которую Маруся назвала «ложкинский мопстерьер». Как мыпристраивали их в хорошие руки – особый рассказ. Но теперь, наученные горькимопытом, стараемся не допускать свадьбы. Но нежная дружба все равно связываетЖюли и Хуча. Они частенько спят рядом, прижавшись друг к другу. Домашние толькоумиляются, глядя на подобные взаимоотношения. И вот сегодня, когда терьерицалишилась шерсти, галантный кавалер убежал прочь. Может, он вовсе и не любил ее,а просто грелся в пышных роскошных локонах подруги?

– Черри тоже почти побрили, – докладывала Ира, – Банди соСнапом удалось отмыть, Хуча оттерли, а вот кошки куда-то задевались. Вообщебезобразие, пришли, залили все какой-то гадостью, мебель попортили, а оказалось– ошибка!

– Тебе, дуре, хотелось, чтобы Кеша и впрямь черной оспойзаболел? – поинтересовалась, влетая в кабинет, Алиска. – Ничего, уберешь,ототрешь да постираешь.

Ира разом выскочила из комнаты.