Стрелки часов приближались к девяти вечера. Соколовавключила телевизор, собираясь посмотреть программу «Время», и тут раздалсязвонок.

Недоумевая, она поглядела в глазок. Красивый темноволосыйпарень держал в руках коробку с тортом. Это был Николай.

– Вот, – энергично сказал парень, втискиваясь в узкуюприхожую. – Не помните меня? Шабанов.

– Что вы хотите? – тихо спросила Анна Перфильевна.

– Освободился подчистую, решил зайти поблагодарить.

Соколова внезапно ощутила странную слабость в ногах, и языкпротив воли произнес:

– Проходите.

Николай вошел на кухню, развязал торт и произнес:

– Вы единственный в моей жизни человек, который пожалелменя.

– Я всего лишь выполнила свой долг, – пояснила АннаПерфильевна, – и не надо больше об этом.

Они стали пить чай. Николай рассказал, что получил в ПТУсначала специальность столяра, а потом понравился местному доктору, и тотустроил мальчишку учиться на медбрата. Сейчас за плечами училище, можно пойтиработать в больницу.

– А жить где будете?

Коля пожал плечами:

– Пока у приятеля временно остановился, а потом, может, вымне поможете маму отыскать? Я ей писал, писал, но она мне ни разу не ответила.

Анна Перфильевна пообещала посодействовать. Николай сталраскланиваться и уже в прихожей, натягивая слишком холодную для такого временигода куртку, внезапно сказал:

– Анна Перфильевна, знаете, за что меня доктор пригрел? Заглаз. Я у человека прямо сквозь одежду болячки вижу, вроде рентгена. Только неспрашивайте, как такое получается, сам не знаю. Вот поднимаю руку и угадываю,где неприятности.

Соколова улыбнулась.

– Редкий дар.

– Не смейтесь, – серьезно ответил Николай, – хочу вас задоброе дело отблагодарить. Никогда до сих пор не ошибался. Точно знаю –остеохондроз вас мучает и желудок.

Анна Перфильевна снисходительно улыбнулась. Такой наборболячек у каждого второго немолодого человека.

– И вот еще что, – продолжил Шабанов, – у вас начальнаястадия лейкемии, рака крови. Немедленно идите к врачу, дайте мне честное слово.

– Хорошо, – автоматически пообещала Соколова.

– Нет, – настоял неожиданный гость, – дайте честное слово.

– Ладно, ладно, – отмахнулась Анна Перфильевна, – даю.

– Ну смотрите, – напоследок сказал Николай, – обещанийнарушать нельзя.

Весь следующий день слова Шабанова не выходили у судьи изголовы. Последние три месяца чувствовала она себя и в самом деле не слишкомхорошо. Быстро уставала, плохо спала, слегка температурила. Районный терапевтназвал недомогание вялотекущей простудой и велел пить бисептол, но облегчениялекарство не принесло.

Поколебавшись до обеда, Анна Перфильевна все же позвонила вонкологический диспансер и записалась на прием.

Теперь следовало выполнить просьбу Шабанова. Соколова легкосвязалась сначала с Главным управлением исполнения наказаний, потом спаспортным столом отделения милиции. Словом, на другой день судья знала, чтопосле отбытия срока Раиса Федоровна Шабанова поселилась в столице, наСтекольной улице. Произошло это в начале восьмидесятых.

Только записав адрес, судья призадумалась: а как сообщитьсведения Николаю? Парень не оставил телефона, и теперь в голову пришла еще однапростая мысль, а где Николай взял ее адрес?

Но в четверг Шабанов опять позвонил в дверь, забрал бумажкуи, рассыпаясь в благодарностях, поинтересовался:

– Ну ходили к доктору?

– На пятницу записалась, – пояснила Анна Перфильевна.

– Хороший специалист?

Судья пожала плечами.

– В диспансере принимает, наверное, квалифицированный.

– Ладненько, – пробормотал Николай и исчез.

В диспансере никто особой озабоченности не высказал, велелисделать множество анализов. Анна Перфильевна послушно давала колоть пальцы иносила в лабораторию баночки из-под майонеза.

Удар обрушился на нее через две недели. Лейкемия, славабогу, в начальной стадии.

– Доктору, который вас к нам отправил, поставьте бутылочку,– велел онколог, – очевидно, специалист отличный. Вообще районные терапевтытаких, как вы, обычно год от простуды лечат, и к нам больные попадают уже натретьей стадии. А вам просто повезло.

Сжимая в руках направление, Анна Перфильевна на ватных ногахдобралась до дома.

В больнице она пролежала долго. И хотя все вокруг уверяли,что ее случай ерундовый, Соколова чувствовала, как силы утекают. Она с трудомдобредала до столовой. Соседки по палате отворачивали нос от больничной еды,питались домашним. Возле их кроватей постоянно толпились дети, родственники,знакомые.

Анну Перфильевну никто не навещал. Семьи нет, близкимидрузьями она, горевшая на работе, тоже не обзавелась. Вот уже сил не стало,чтобы ходить за гречневой кашей. Еду начали привозить в палату. Судья лежала,глядя в окно. Там бушевала непогода: снег, ветер. В душе отчего-то не былостраха, только горечь – жизнь не удалась: дом не построила, дерево не посадила,ребенка не родила. Всю себя отдавала любимому делу, только вот некому принестифруктов и соков, никто не жалеет, никто и не заплачет на могиле. «Похоронятнебось за госсчет», – пронеслось в голове у судьи.

– Как самочувствие? – раздалось рядом.

Анна Перфильевна вздрогнула и повернула голову. Возлекровати стоял Шабанов с тяжелой сумкой.

– Дует небось от окна? – спросил Коля, цепко оглядывая исхудавшуюженщину. – Ладно, сейчас все исправим.

Не прошло и получаса, как Соколову перевели в бокс,маленькую одноместную палату, предназначенную для самых тяжелых. На тумбочкевыросла батарея бутылок и банок, здесь же весело желтели боками апельсины.

– Умираю я, – неожиданно первый раз в жизни пожаловаласьженщина. – Вы, Коля, возьмите ключи, поезжайте ко мне домой да привезите моюсберкнижку и нотариуса. Оформлю на вас доверенность. Там денег совсем мало, нона гроб хватит, очень уж не хочется в общей могиле.

Шабанов наклонился и убежденно произнес:

– Вы не умрете, жить вам еще долго, до глубокой старости.