– Двенадцать метров, – с удовольствием сообщила стрелочница,– глядите!

Квадратное уютное помещение сверкало чистенькими шкафчиками.В углу пристроился белоснежный холодильник «ЗИЛ». На бедную стрелочницуобвалилось богатство, и я, кажется, знаю его происхождение.

– Просто отличная жилплощадь, теплая, на прежней хате такмерзли всю зиму, жуть!

– Что же не топили?

– Ироды мои вечно дрова пропивали, – сказала Люся, – толькотеперь кончилось ихнее счастье, буду человеком жить, одна, с дитями, как-нибудьпрокормимся. Но откуда вы мой адрес взяли?!

Вновь проигнорировав вопрос, я подсела к новому, накрытомуклеенкой столу и спросила:

– Люсенька, вы как будто говорили, что нуждаетесь, работуискали?

– Ну? – настороженно спросила стрелочница.

– Уволила домработницу. Пойдете ко мне на службу?

Поняв, что гостья явилась с вполне определенной целью, идумая, что опасность миновала, Люся вздохнула:

– Кабы месяц тому назад предложили, побежала бы, нераздумывая, а сейчас…

– Что же изменилось?

– Переехала в Бутово. Отсюда не наездишься, два часа, а то ибольше на дорогу потрачу. Дети ведь у меня, не могу бросить. Да и нашла ужеработу.

– Какую?

Люся взяла на руки сосредоточенно сопящего малыша.

– Вот, троих ко мне приводят на целый день, пока матери наслужбе. Очень даже отличный заработок, да и мои детки присмотрены, накормлены.Не то что раньше – сутки торчу на переезде. А ответственность какая, – пьяногораздавит, а ты отвечай!

– Небось дорогая квартира…

– Ой, – замахала руками Люся, – пришла в контору и говорю:«Слушайте, я баба бедная, подыщите мне самое дешевое жилье, ну чтоб закопейки». Вот агентша и расстаралась. Говорила, просто даром отдают. Районотдаленный, дом не престижный, да и стои́т по-дурацки, ни подъехать, ниподойти. Но мне плевать, лишь бы от всех иродов подальше, одной жить с дитями…

– Тысяч тридцать отдали?

Стрелочница всплеснула руками.

– Двенадцать! Повезло так повезло!

Я нагло вытащила сигареты и, не обращая внимания на чихающегоребенка, вслух прикинула:

– Двенадцать квартира, тысяч пять-шесть мебель, ну ещетысячи две туда-сюда ушло… Сколько же денег лежало в конверте?

Люся переменилась в лице. Побелела так, что даже губыпревратились в светлые полоски.

– Вы… знаете?

– Конечно, – успокоила я ее.

Стрелочница рухнула на колени и, вытянув вперед дрожащиеруки с обломанными, никогда не видевшими маникюра ногтями, завыла:

– Не губите, не губите, не губите!..

Я брезгливо поджала ноги и приказала:

– Заканчивайте цирк и быстро рассказывайте все по порядку.

Но Люся, как все истерички, уже вошла в раж. Головой с плохопокрашенными волосами она принялась биться об пол, без конца, на одной ноте,крича дурниной:

– Не губите, не губите!..

Ребенок наморщился, разинул рот и завопил. Из маленькогоноса потекли сопли, личико отчаянно покраснело. Не знаю почему, но вся сценавызвала у меня только чувство брезгливости. Интересно, долго они оба намереныорать?

Младенец финишировал первым. Поняв, что никто не собираетсяего успокаивать, он всхлипнул и на четвереньках пополз в комнату. Люсяпродолжала выть. Очевидно, она устала стоять на коленях. Потому что теперьсидела на полу, раскачиваясь, как китайская безделушка. Это какие же здоровыенадо иметь легкие, чтобы визжать без устали почти полчаса!

Наконец, издав последнее крещендо, стрелочница заткнулась.

– Люся, – строго сказала я, – выбирайте. Либо прямо сейчасиду в милицию и сообщаю о краже, либо рассказывайте мне правду, и оставим все,как есть.

Хозяйка утерла нос подолом юбки и с надеждой переспросила:

– То есть как оставим?

– Просто сделаем вид, что не знаем, как вы присвоили деньги,и живите себе дальше, как жили…

Стрелочница кинулась ко мне:

– Дарья Ивановна! Родная!!!

Если что и переношу с трудом, так это объятия постороннихлюдей. Решительно отстранившись, я сурово повторила:

– Выкладывайте!

Люся села на табурет и начала самозабвенно каяться.

Мать ее алкоголичка со стажем, отца Люсенька не знала.Клавка нарожала девять детей, абсолютно никому не нужных. Люся – старшая, идосталось ей по первое число. Все нехитрое домашнее хозяйство мать свалила наплечи семилетней девочки. Клава тогда работала на железной дороге, моталасьпроводником в поезде Москва – Львов. Сутками баба не бывала дома, а в те дни,что проводила в квартире, валялась по большей части пьяная в кровати.

У Люси никогда не было хорошей одежды, обуви и еды. Училасьона только до пятого класса. Дальше стало не до науки, девочка совсем бросилашколу. Периодически в доме появлялись материны кавалеры, которых следовалозвать «папа». Потом рождались младенцы, и Люське в обязанность вменялоськормить крикунов из бутылочки и менять пеленки. Радовало только одно –новорожденные братишки и сестрички не слишком задерживались на этом свете, догода не доживал никто.

В семнадцать лет Люся по дури выскочила замуж за путейскогорабочего Саньку. Первые два года жили путем, потом Саня начал пить, бить жену идраться с непросыхающей тещей. Клавка к тому времени уже работала уборщицей вмагазине, Саня через какое-то время пристроился туда грузчиком. Теперь онибольше не ругались, пили на пару, вместе выклянчивали у Люси рубли на бутылку ихором ругали женщину, когда она им отказывала… Незаметно родилось двое детей.Тихие, болезненные, слегка отстающие в развитии мальчик и девочка Люсякрутилась как белка в колесе. Сутки стояла у переезда, потом неслась вполиклинику мыть полы, следом бежала в ресторан, где до трех-четырех утравозилась с посудой.