– И что? – спросил Джулиус. На лбу у него заблестелибисеринки пота.

Таппенс стало его жаль.

– Ах ты, дурак, – сказала она, – зачем ты тогда это затеял?Я же сразу поняла, что у тебя ко мне ничего нет!

– Это почему же ничего? Я питал… и по-прежнему питаю к тебеогромное уважение, симпатию, восхищение…

– Хм! Грош им цена, если нет еще одного,одного-единственного чувства! Разве не так, старичок?

– Не понимаю, о чем ты! – с апломбом ответил Джулиус, но поего лицу разлилась жгучая краска.

– Ну-ну, расскажи-ка это своей бабушке! – съехидничалаТаппенс, со смехом затворяя перед его носом дверь, но тут же снова ееприоткрыла и с благородной скорбью изрекла: – Я всегда буду помнить, как менявероломно бросили у алтаря!

– Кто это был? – спросила Джейн, когда Таппенс вернулась вих гостиную.

– Джулиус.

– Зачем он приходил?

– По-моему, в надежде увидеть тебя, но я этого не допустила.И не допущу до вечера, пока ты не явишься во всей славе своей, как царьСоломон[98], чтобы поразить всех! Собирайся. Мы отправляемся по магазинам!

Для подавляющего большинства двадцать девятое, грозный«Профсоюзный день», о котором столько кричали, прошел без примечательныхсобытий. В Гайд-парке и на Трафальгарской площади произносились речи, по улицамдовольно бесцельно бродили не слишком стройные колонны, распевая песню «Красноезнамя»[99]. Газетам, намекавшим на всеобщую забастовку и начало террора,пришлось снять уже готовые заголовки. Наиболее дерзкие и находчивые принялисьдоказывать, что мир был сохранен исключительно благодаря их советам. Ввоскресных выпусках появилось краткое извещение о кончине сэра Джеймса ПиляЭджертона, знаменитого адвоката. В понедельник были напечатаны хвалебныенекрологи. Причина его внезапной смерти так и осталась загадкой дляобщественности.

Томми правильно предсказал ее последствия. Организациядержалась на указаниях покойного. Лишившись дирижера, она тут же развалилась.Краменин спешно отбыл в Россию, он уехал утром в воскресенье. Заговорщики впанике бежали из Астли-Прайерс, в спешке оставив там множество бумаг,безнадежно их компрометирующих. Имея на руках эти доказательства, а такженайденный в кармане покойного дневник, в котором кратко излагались цели имеханизм заговора, правительство успело в последнюю минуту созвать конференцию.Руководители профсоюзов вынуждены были признать, что их использовали в качествепешек в чужой игре. Правительство пошло на некоторые уступки, которые былиохотно приняты. Все завершилось не войной, а миром.

Кабинет министров знал, как близка была катастрофа. А впамяти мистера Картера навсегда запечатлелось то, что произошло наканунепоздним вечером в некоем доме в Сохо.

Когда он вошел в грязную комнатушку, великий адвокат, егостаринный друг, обличенный собственными признаниями, лежал мертвый. Избумажника мертвеца он извлек договор и тут же в присутствии четырех свидетелейсжег его… Англия была спасена!

И вот теперь, вечером тридцатого, Джулиус Херсхейммерпринимал гостей в отдельном кабинете «Савоя».

Первым после Томми и Таппенс с Джейн приехал мистер Картер.С ним был холерического вида старец, при виде которого Томми покраснел докорней волос. Он сделал шаг вперед.

– Ха! – сказал старец, уставившись на него слегкавыпученными глазами. – Ты ведь мой племянник, а? Выправки никакой, но, кажется,в деле ты себя показал недурно. Так что мать тебя все-таки воспитала не так ужскверно. Ну, да кто старое помянет… Согласен? Как-никак ты мой наследник, итеперь я назначу тебе содержание… и можешь считать Челмерс-парк своим домом.

– Благодарю вас, сэр. Вы очень добры.

– А где барышня, про которую мне все уши прожужжали?

Томми подвел к нему Таппенс.

– Ха! – сказал сэр Уильям, меряя ее взглядом. – Девушкинынче совсем не те, что в дни моей молодости!

– Вовсе нет! – возразила Таппенс. – Одеваются онипо-другому, не спорю, а в остальном такие же!

– Ну, может, и так. Были кокетками, кокетками и остались.

– Вот-вот, – согласилась Таппенс, – я и сама жуткая кокетка.

– Охотно верю, – посмеиваясь, сказал старец и одобрительноущипнул ее за ухо. Обычно молодые женщины отчаянно боялись «старого медведя»,как они его называли, и находчивость Таппенс понравилась этому закоренеломуженоненавистнику.

Затем вошел робкий архидьякон, несколько стесняясь общества,в котором вдруг оказался. Он был рад, что его дочка, по-видимому, отличилась,но поглядывал на нее с явным беспокойством. Однако Таппенс вела себя безупречно:ни разу не закинула ногу на ногу, следила за своей речью и стойко отказываласьзакурить, когда ей предлагали.

Следующим появился доктор Холл, а за ним американский посол.

– А не приступить ли, нам? – сказал Джулиус, когда все гостибыли друг другу представлены. – Таппенс, прошу… – И он указал на почетноеместо.

Но она покачала головой.

– Нет. Это место Джейн. Она так замечательно держалась всеэти годы, что заслуживает быть сегодня царицей праздника!

Джулиус ответил ей благодарным взглядом, и Джейн смущеннонаправилась к предложенному ей месту. Джейн всегда была очень хороша собой, носейчас она была просто обворожительна. Таппенс отлично справилась с данным ейпоручением. Вечерний туалет, творение знаменитого модельера, назывался«тигровая лилия»: переливы золотистых, алых и коричневых тонов оттеняли белуюшейку Джейн и сверкающую бронзу пышных волос, увенчивавших ее головку. Всесобравшиеся восхищенным взглядом следили за тем, как она шествует к почетномуместу.

Вскоре застучали ножи и вилки, зазвенели бокалы, и от Томмипотребовали подробных объяснений.

– Ну и мастер ты наводить тень на плетень! – упрекнул егоДжулиус. – Наговорил мне, что собираешься в Аргентину, я понимаю, у тебя,конечно, были на то причины. Но меня смех разбирает всякий раз, как вспомню,что ты и Таппенс, не сговариваясь, записали меня в мистеры Брауны!

– Эта мысль не сама пришла им в голову, – очень серьезносказал мистер Картер. – Ее им внушил, точно отмерив дозу яда, несравненныймастер. План этот ему подсказала заметка в нью-йоркской газете, и с ее помощьюон сплел паутину, в которой чуть не запутал вас.