Честно говоря, сидеть было страшно неудобно.Непонятно, на кого рассчитывали конструкторы, создавая автомобильчик такихразмеров. Даже мои сорок восемь килограммов и весьма короткие ноги с трудомуместились на заднем сиденье. Колени задрались почти до ушей, и для сумки ужене осталось места.

– Гришка, заводи, – велел пассажир.

Григорий включил мотор, раздалось бодроетарахтение.

– Налево верти! – кричалПавел. – Сегодня у церкви встали, влево, так, теперича прямо, вправодавай, поворот начался!

Я сидела тихо, как застигнутая за поеданиемсыра мышь. «Ока» летела вперед, бодро гремя всеми частями. Было полноеощущение, что задницей сейчас заденешь асфальт. Дорога от станции идет подгорку. Серая лента изгибается во все стороны. Этакий подмосковный серпантин.Навстречу неслись грузовики и легковушки.

– Правей прижмись, – велелПавел, – а то на встречную выезжать начал!

Григорий послушно повернул руль.

– Ты повороты считаешь? – продолжалорать Павел.

– Не боись, – громовым тоном рявкнулГригорий, лихо закладывая вираж, – это четвертый левый!

– Зачем считать повороты? –удивилась я.

– Тут пять раз направо, шестьналево, – ответил Григорий.

– Ну и что?

– Так Гришка слепой, – спокойнопояснил Павел, – едет и отсчитывает, чтобы не промахнуться…

– А очки ему зачем? – глупо спросилая.

– Ну чего-то я вижу, – заржалГригорий, – на вытянутый палец.

Навстречу летели машины. Боже мой, а если онпросчитается?

– Как вы только не боитесь ездить с такимзрением, – дрожащим голосом пробормотала я, прикидывая, что случится, еслиодин из тяжело груженных «КамАЗов» налетит на крохотную «Оку». Да, скорей всегомои родные сильно сэкономят на похоронах. Гроб не понадобится, то, чтоостанется от бедной Евлампии, запросто поместится в пачке из-под сигарет.

– А я на что? – подал голосПавел. – Сижу штурманом! Правей бери, Гришка, тут сужение. Я ему завсегдаподскажу, у меня глаз орлиный.

– Зато уши, как у дерева, –забулькал Паша, – слуху никакого, чистый пень!

– Вовсе неправда, – оскорбилсяГриша, – все я слышу, что надо, и тебе еще фору дам. Эй, Паша, стой, стой,кошка!

«Ока» резко дернулась, я пребольно стукнуласьголовой о стойку. Чудом уцелевшая киска метнулась в придорожные кусты. Нупочему, когда бабушка хотела научить меня молитвам, я, пионерка, гордоотказывалась, сообщая: «Религия – это опиум для народа». Кстати, широкоупотребляемое в коммунистическое время высказывание Карла Маркса на самом делецитировалось неправильно, вернее, не приводилось никогда полностью. Оно звучиттак: «Религия – это опиум для народа, она облегчает его страдания».Согласитесь, тогда полностью меняется смысл фразы. И потом, вредным наркотикомопиум стали считать только в середине двадцатого века. В прошлом столетии онимел славу безобидного обезболивающего, и многие принимали микстуры, содержащиеопиаты. Тот же Шерлок Холмс, например, преспокойненько курил опиум, и никтоникогда не считал его наркоманом…

Но молитвы выучить следовало, сейчас быпригодились…

Внезапно «Ока» затряслась, как под током.

– Эй, внучка, – загремелПаша, – Алябьево, тебе какую хату?

– Двенадцатый номер.

Резво подпрыгивая на ухабах, «инвалидка»донеслась до наших ворот, и я перевела дух. Не может быть, неужели доехали и непопали в аварию!

– Прибыли, – объявил Григорий.

Липкими от ужаса руками я вытащила две купюрыпо десятке и сунула в его протянутую ладонь.

– О, – обрадовался Пашка, –сейчас в магазин – и по пивку с воблой.

– Не, – пробормотал Гриша, – ябольше сигарет хочу, «Яву», от «Примы» блевать уже тянет.

– Слышь, внучка, – рявкнул Гриша, –накось!

Он сунул мне кусочек беленькой бумажки.

– Что это?

– Наша визитная карточка, – гордосообщили хором дедульки.

Я посмотрела на бумажку. Аккуратным, явнодетским почерком, на ней было написано: «Такси по вызову» – и телефон.

– Правда, мы только тут, по городку,ездим, – пояснил Паша.

– Не, еще на рынок вНовопеределкино, – добавил Гриша.

– Да, на базар могем, – кивнулводитель, – запросто. Ты звони, девка. Коли соберешься куда, звонинакануне, и мы перед тобой сразу, как Сивка-Бурка.

– Ну, вылезай, – велел Паша.

– Я от тебя с ума сойду, – вздохнулГриша, – сколько раз повторять, у нас только две двери. Сначала ты должонвыйтить, а уж потом пассажир!

– А и верно, – захихикал Паша иначал долгий процесс выкарабкивания из «Оки».

Наконец я оказалась на дороге и на плохослушающихся ногах заковыляла к калитке.

– Эй, внучка, – рявкнулГриша, – сумочку забыла!

Я вернулась и подхватила торбу.

– Совсем молодежь плохая пошла, –заметил Паша, – головы нет, чистые калеки. Визитку нашу не потеряй, а тозахочешь такси вызвать и не сумеешь!

– Тут же явимся, – прооралГриша, – как в сказке!

Я посмотрела, как «Ока» поскакала по ухабам всторону основного шоссе, и поплелась к даче, чувствуя, что нахожусь впредсмертном состоянии. Как в сказке! Честно говоря, всегда недолюбливала этотжанр литературы, он кажется мне излишне жестоким. Вот вчера по телевизорукакой-то кандидат педагогических наук накинулся на мультик «Том и Джерри».

«Чему, спрашивается, – грозно вещал он сэкрана, – учит детей эта лента? Сплошные драки, жестокость, читайтеребенку сказки, приобщайте к хорошей литературе».

Я только вздохнула. Без конца дерущиесямышонок с котом выглядят мило, и потом, даже упав с небоскреба на проезжуючасть, Том остается жив, а Джерри запросто выбирается из взорванного дома. Детипонимают условность происходящего и хохочут, как ненормальные. В сказках…