– Думаю, ему просто стыдно, если толькоэто слово здесь уместно. Небось не может матери в глаза взглянуть; бедная Норатак плакала, сердце разрывалось. Она очень нас любит и мечтала, как мы будемвсе вместе жить круглый год в Алябьеве.

«Дом преткновения», – пронеслось в моейголове.

– Только мечта рассыпается на мелкиеосколки, – продолжала печально Ребекка, – Николя в тюрьме, да ещеТамара! Представляешь, она явилась к маме и заявила, что Света имеет право позакону на часть дома, и если Нора не хочет продавать особняк, то она должнавыкупить Светкину долю.

Со двора послышался шум мотора. Ребеккаглянула во двор и быстро сказала:

– Только при Вене не надо на эту тему,хорошо?

– Эй, девки, – заоралантрепренер, – вы дома?

Войдя на террасу, он выкрикнул:

– У вас что, ремонт? Окна нет, дверь наулице валяется.

– Это мебель привозили, – пояснилая.

– А-а, – протянул Веня и сунул мне вруки пару пакетов, – давай чайку попьем.

Мы мирно сели вокруг стола, вытащили изкульков зефир, мармелад и конфеты «Коровка». Вениамин Михайлович теперьостерегается приезжать к нам с бисквитно-кремовыми тортами.

Разговор мирно тек вокруг бытовых проблем, аминут через пятнадцать мне стало казаться, что Веню и Бекки связывает какая-тотайна. Они бросали друг на друга быстрые взгляды и старательно беседовали омебели. Все это мне не слишком понравилось, и я напрямую поинтересовалась:

– Веня, что случилось?

– Пойду посуду помою, – подскочилаРебекка и выскользнула в кухню.

Но звона тарелок не послышалось. Бекки простозатаилась у раковины.

– Видишь ли, Лампа, – забормоталВеня, – я Ребекку раньше не знал, а теперь понимаю, что ошибался. Мы тутпообщались… но ты не волнуйся, я все устрою, есть задумки…

– Да объясни, что случилось.

– Ну мне предлагали на роль Алевтиныраньше дочь академика Славина, – вздохнул Веня, – очень настойчиво.Пришлось согласиться, просто руки вывернули, прямо изнасиловали. Ну и, конечно,как только Славин умер, понимаешь?

Я кивнула, конечно. Стоило лишь всесильномуВячеславу Сергеевичу отправиться на тот свет, как его дети моментально сталивсем не нужны.

– Ну я и предложил тебе роль, –бормотал Веня, – думал, нашел лучший вариант. Но тут такая вещь, в общем,штука хитрая, хочется, как лучше…

– Короче говоря, ты решил отдать рольРебекке? – грозно поинтересовалась я, старательно скрывая радость.

Главное, чтобы Веня не понял, как я счастлива,иначе, не дай бог, передумает.

– Ну, голуба, не куксись, – занылВеня, – следующий сериал твой, честное благородное!

– Я сейчас ей глаза выцарапаю!

– Ну крошка, – забубнил Веня, –ну лапа, будь умницей.

Я не выдержала и расхохоталась:

– Бекки, иди сюда, хватит прятаться.

Ребекка высунулась из кухни и виноватозатараторила:

– Ей-богу, я не хотела, ну случайновышло. Веня, я отказываюсь! Не хочу Лампе карьеру ломать. Я согласна на любуюроль в другом сериале, кривляться не стану, но на Алевтину – никогда! Слышишь,Евлампия! Никогда!

Веня ухватился руками за голову и заныл:

– О господи, ну как мне все бабыопостылели! Господи, в следующий раз буду делать фильм из жизни животного мира!

– Почему? – изумилась я.

– Потому что мужики еще хуже, чембабы, – пояснил антрепренер.

Ребекка продолжала оправдываться:

– Ты не подумай, Лампа, что я сама…

– Ладно, – прервала я ее, –Алевтина – твоя, честно говоря, я просто счастлива, что избавилась отнеобходимости кривляться перед камерой, ну не мое это занятие! Так что непереживай, а прими от меня большое спасибо!

Бекки, бурно зарыдав, кинулась мне на шею,безостановочно повторяя:

– Лампуша, дорогая, милая.

– Так ты не хочешь сниматься? – тихопоинтересовался антрепренер.

– Слушай, Веник, – обозлиласья, – сколько можно тебе втолковывать? Ты совсем тупой? Одна беда…

– Какая? – в один голоспоинтересовались Веня и Ребекка.

– А газеты? Интервью, фото…

– Ерунда, – отмахнулсяантрепренер, – не бери в голову, я все улажу наилучшим образом.

– А почему дверь сломана? – загремелсо двора Гарик.

Ребекка и Веня быстро переглянулись изашептали:

– Эй, Лампа, только при нем не надо просериал! Это наше дело, хорошо?

Я пожала плечами. Пожалуйста, только непонимаю, почему они решили соблюдать строгую секретность.

Утром в пятницу я набрала телефон кулинарногоучилища и, услыхав бодрое «алло», пропищала тоненьким голоском:

– Я хочу подавать документы, скажите,когда директор будет?

– Людмила Григорьевна находится на работес девяти до восемнадцати, – железным тоном пояснила невидимаясобеседница, – но бумаги нужно отдавать в приемную комиссию, время работыто же.

Страшно обрадованная, что «носорог» такойтрудолюбивый, я стала собираться. Сначала положила в сумочку небольшоеудостоверение темно-бордового цвета с золотыми буквами ФСБ на обложке. Купилаего за двадцать пять рублей в переходе между «Тверской» и «Чеховской». Тамстоит симпатичный молодой человек с целой грудой «документов». Еще за четвертакон лихо заполняет его, ставит печать и вклеивает фотографию. Кстати, в этом жепереходе есть и фотоавтомат… Вообще у меня было две ксивы, одна – «Московскийуголовный розыск» и другая – «Федеральная служба безопасности». Но ксиву МУРотобрал Володя Костин, взяв с меня честное благородное слово, что я большеникогда не воспользуюсь этим документом. Но в отношении ФСБ майор никакихуказаний мне не давал, он просто ничего не знает об этой книжечке. Значит, моясовесть чиста. Положив в сумочку фотографии и велев детям не слишком приставатьк генералу Рябову, я побежала на станцию.

Платформа встретила меня тревожно гудящейтолпой. У касс клубился народ.