— Миссис Чарльз Гамильтон — сто пятьдесят долларовзолотом.

Когда прозвучало ее имя, а затем сумма, в зале воцариласьтишина. Скарлетт, как громом пораженная, сидела окаменев, расширенными отудивления глазами глядя в, зал. Все взоры были обращены на нее. Она видела, какдоктор, наклонившись с подмостков, что-то прошептал Ретту Батлеру. Вероятно,объяснял ему, что она в трауре и не может принять участия в танцах. Но РеттБатлер только пожал плечами.

— Может быть, вы выберете какую-нибудь другую из нашихпрекрасных дам? — спросил доктор.

— Нет, — отчетливо произнес Ретт, небрежноокидывая взглядом присутствующих. — Миссис Гамильтон.

— Говорю вам, это невозможно, — раздраженно сказалдоктор. — Миссис Гамильтон не согласится…

И тут Скарлетт услышала чей-то голос и не сразу поняла, чтоон принадлежит ей:

— Нет, я согласна!

Она вскочила на ноги. От волнения, от радости, что она сновав центре внимания, снова признанная королева бала, самая привлекательная извсех, а главное — от предвкушения танцев, — сердце у нее бешеноколотилось, и ей казалось — она вот-вот упадет.

— Ах, мне наплевать, мне наплевать на все, что они тамбудут говорить! — пробормотала она, вся во власти сладостногобезрассудства. Она тряхнула головой и быстро вышла из киоска, постукиваякаблучками по полу, как кастаньетами, и на ходу раскрывая во всю ширь свойчерный шелковый веер. На мгновение перед ее глазами промелькнуло изумленноелицо Мелани, скандализованные лица дам-попечительниц, раздосадованные лицадевушек, восхищенные лица офицеров. А потом она стояла посреди зала, и РеттБатлер направлялся к ней, пробираясь сквозь толпу, с этой своей поганойусмешечкой на губах. Да ей наплевать на него, наплевать, будь он хоть президентЛинкольн! Она будет танцевать, вот и все! Она пойдет в первой паре в кадрили!Она ослепительно улыбнулась ему и присела в низком реверансе, и он поклонился,приложив руку к манишке. Растерянный Леви поспешно выкрикнул, стараясьразрядить обстановку:

— Виргинская кадриль! Кавалеры приглашают дам! Иоркестр грянул лучшую, любимейшую из всех мелодий — «Дикси». [4]

— Как вы посмели привлечь ко мне всеобщее внимание,капитан Батлер?

— Но, дорогая миссис Гамильтон, вы совершенно явно самик этому стремились.

— Как вы посмели выкрикнуть мое имя на весь зал?

— Но вы же могли отказаться.

— Я не имела права.., ради нашего Дела.., я… я не могладумать о себе, когда вы предложили такую уйму денег, да еще золотом…Перестаньте смеяться, на нас все смотрят.

— Они все равно будут на нас смотреть. И бросьте этучепуху насчет Дела — со мной это не пройдет. Вам хотелось потанцевать, и япредоставил вам такую возможность. Эта пробежка — последняя фигура кадрили,верно?

— Да, конечно. Танец окончен, и я хочу теперь посидеть.

— Почему? Я отдавил вам ногу?

— Нет… Но про меня начнут судачить.

— А вам — положа руку на сердце — не все равно?

— Ну, видите ли…

— Какое в этом преступление? Почему бы не протанцеватьсо мной вальс?

— Но если мама когда-нибудь узнает…

— Все еще ходите на помочах у вашей матушки?

— У вас необыкновенно отвратительное свойствоиздеваться над благопристойностью, превращая ее в непроходимую глупость.

— Но это же и в самом деле глупо. Разве вам не всеравно, если о вас судачат?

— Да, конечно.., но… Я не хочу об этом говорить. Славабогу, уже заиграли вальс. От кадрили у меня всегда дух захватывает.

— Не уклоняйтесь от ответа. Разве вам не безразлично,что говорят о вас эти женщины?

— Раз уж вам так хочется припереть меня к стенке —хорошо: да, безразлично! Но, считается, что это не должно быть безразлично.Только сегодня я не хочу с этим мириться.

— Браво! Вы, кажется, начинаете мыслить самостоятельно— до сих пор вы предпочитали, чтобы за вас думали другие. В вас пробуждаетсяжизненная мудрость.

— Да, но…

— Если бы вы возбуждали о себе столько толков, как я,вы бы поняли, до какой степени это не имеет значения. Подумайте хотя бы: вовсем Чарльстоне нет ни одного дома, где я бы был принят. Даже мой щедрый вкладв наше Праведное и Святое Дело не снимет с меня этого запрета.

— Какой ужас!

— Да вовсе нет. Только потеряв свою так называемую«репутацию», вы начинаете понимать, какая это обуза и как хороша приобретеннаятакой ценой свобода.

— Вы говорите чудовищные вещи!

— Чудовищные, потому что это чистая правда. Без хорошейрепутации превосходно можно обойтись при условии, что у вас есть деньги идостаточно мужества.

— Не все можно купить за деньги.

— Кто вам это внушил? Сами вы не могли бы додуматься дотакой банальности. Что же нельзя купить за деньги?

— Ну, как… я не знаю… Во всяком случае, счастье илюбовь — нельзя.

— Чаще всего можно. А уж если не получится, то имвсегда можно найти отличную замену.

— И у вас к много денег, капитан Батлер?

— Какой неделикатный вопрос! Я просто поражен, миссисГамильтон. Ну что ж, да. Для молодого человека, оставленного в дни беспечнойюности без гроша, я неплохо преуспел. И не сомневаюсь, что на блокаде сумеюсколотить миллион.

— О нет, не может быть!

— О да! Большинство людей почему-то никак не могутуразуметь, что на крушении цивилизации можно заработать ничуть не меньше денег,чем на создании ее.

— Как это понять?

— Ваше семейство да и мое семейство и все здесьприсутствующие нажили свои состояния, превращая пустыню в цивилизованный край.Так создаются империи. И на этом сколачиваются состояния. Но когда империирушатся, здесь возможности для поживы не меньше.

— О какой империи вы толкуете?

— О той, в которой мы с вами обитаем, — о Юге, оКонфедерации, о Королевстве Хлопка. Эта империя трещит по всем швам у нас наглазах. Только величайшие дураки могут этого не видеть и не использовать всвоих интересах надвигающийся крах. Я наживаю свой капитал на крушении империи.

— Так вы и в самом деле считаете, что янки сотрут нас слица земли?