– Взгляни на него, Гарион, – предложил он, непрекращая размеренных ударов топора.

Гарион воззрился на щит расширенными от удивления глазами.Перед ним был раскаленный докрасна щит из чистой стали.

– Как это у тебя получилось?

– Превращение! – воскликнула Польгара. –Замена одного вещества другим! Ради богов, Дарник, где тебя этому научили?

– Я сам кое-чему научился, Пол, – рассмеялсяон. – Если для начала имеешь кусочек стали, скажем сломанное лезвие ножа,то дальше можно делать ее из чего угодно: из чугуна, глины, из всего, что естьпод рукой.

Внезапно Сенедра широко раскрыла глаза.

– Дарник, – очень почтительно и почти шепотомпроизнесла она, – и золото тоже можно сделать из чего угодно?

Дарник задумался, продолжая работать.

– Думаю, да, – решил он, – но из золотахорошего щита не сделаешь, оно слишком мягкое и тяжелое, так ведь?

– А можешь сделать еще один щит? – вкрадчивоспросила она. – Для меня? Не обязательно такой большой, ну, немногопоменьше. Пожалуйста, Дарник.

Дарник закончил окантовку под мелодичный звон стали и светкрасных искр.

– По-моему, Сенедра, это неудачная мысль, –ответил он. – Золото ценится потому, что его мало. Если я стану делать егоиз глины, оно вскоре потеряет свою ценность. Ты же понимаешь.

– Но...

– Нет, Сенедра, – твердо произнес он.

– Гарион, – капризно протянула она.

– Он прав, дорогая.

– Но...

– Ничего не поделаешь, Сенедра.

Костер догорел, и вместо него мерцала теперь груда углей.Гарион, внезапно проснувшись, вскочил на ноги. Он был весь покрыт потом итрясся крупной дрожью. Да, он снова слышал во сне тот же жалобный плач, что инакануне. Он долго сидел неподвижно, глядя на потухший костер.

Рядом с ним мерно дышала Сенедра, весь лагерь спал. Онпотихоньку вылез из-под одеяла, дошел до опушки кедровой рощи и остановился,глядя на поля, темневшие под иссиня-черным небом. Глубоко вздохнув, он вернулсяв свою постель и крепко проспал до зари.

Когда Гарион проснулся, моросил дождь. Выйдя из палатки, онувидел Дарника, разжигавшего огонь.

– Можно взять у тебя топор? – спросил он друга.

Дарник вопросительно взглянул на него.

– Мне кажется, к этому всему необходимо ещекопье. – Он хмуро поглядел на щит и меч, лежащие на кольчуге рядом состальным багажом и седлами.

– Ах да, – произнес кузнец. – Чуть не забыл.Одного достаточно? Ведь они иногда ломаются, по крайней мере с Мандорелленомвсегда так случалось.

– Больше одного я с собой таскать не собираюсь. –Гарион кивнул на рукоять висевшего у него за поясом меча. – На всякийслучай у меня есть этот большой нож.

От промозглой изморози, появившейся на рассвете, близлежащиеполя были окутаны неясной дымкой. После завтрака путники достали плотные плащи,приготовившись к путешествию. Гарион уже успел надеть кольчугу и, выложив шлемизнутри старой туникой, нахлобучил его на голову. Он чувствовал себяпо-дурацки, когда, позвякивая доспехами, пошел седлать Кретьена. От кольчугинеприятно пахло, и казалось, она притягивает к себе утренний холод. Он погляделна свое новое копье и круглый щит.

– Они мне будут мешать, – заметил он.

– Подвесь щит к луке седла, – посоветовалДарник, – а копье прикрепи к стремени. Мандореллен всегда так делает.

– Попробую, – ответил Гарион.

Он вскарабкался в седло, покрываясь потом под тяжестьюкольчуги. Дарник протянул ему щит, и он подвесил его к луке седла. Затем взялкопье и продел его наконечник в стремя, уколов при этом пальцы ног.

– Тебе придется его придерживать, – сказал емукузнец. – Само по себе оно держаться не будет. Гарион хмыкнул и взялдревко копья в правую руку.

– Ты очень внушительно выглядишь, дорогой, –заверила его Сенедра.

– Просто потрясающе, – сухо ответил он.

Они выехали из кедровой рощи. Утро было все так же сыро инеприветливо; Гарион, ехавший впереди всех в своем рыцарском облачении,чувствовал себя крайне нелепо.

Особенно докучало копье, которое все время выскальзывало унего из руки и волочилось по земле. Он перехватил его так, чтобы сместить центртяжести. Капли дождя падали на древко, пробегали по его сжатой руке и стекали врукав. По локтю непрерывно струилась вода.

– Я чувствую себя водосточной трубой, – ворчал он.

– Давай прибавим ходу, – сказал Бельгарат. – Путьдо Ашабы далек, а времени у нас немного.

Гарион ударил Кретьена каблуками по бокам, и серый поскакалбыстрее – сначала рысью, а затем ровным галопом. И от этого Гарион почему-топерестал ощущать себя по-дурацки.

Дорога, которую накануне вечером им показал Фельдегаст,казалась заброшенной, а в то утро на ней вообще не было ни души. Она пролегаламимо пустых хуторов, печальных, поросших ежевикой развалин домов с остаткамипокосившейся кровли. Некоторые дома были сожжены, часть – совсем недавно.

От непрекращавшегося дождя земля набухала, и дорогастановилась все более вязкой. Грязь, поднятая копытами скачущих галопом коней,забрызгала им ноги и животы, покрыла пятнами сапоги и плащи всадников.

Шелк скакал рядом с Гарионом, с его острого личика несходило настороженное выражение, и всякий раз, когда они взбирались на вершинухолма, он выезжал вперед и окидывал взглядом лежавшую внизу долину.

Через несколько часов езды Гарион промок насквозь и,измученный тяжелыми доспехами и запахом ржавчины, желал только одного – чтобыдождь наконец прекратился.

Шелк поднялся на вершину очередного холма разведатьобстановку. Повернувшись назад, он жестом остановил спутников.

– Там, впереди, гролимы, – лаконично сообщил он.

– Сколько? – спросил Бельгарат,

– Около двух дюжин. Они отправляют какой-то религиозныйобряд.

Старик усмехнулся.

– Давайте поглядим. – Он взглянул наГариона. – Оставь свое копье Дарнику, – сказал он. – Оно слишкомзаметно, а я не хотел бы привлекать их внимание.