class="p1">Еще у нас есть Амира, моя вторая принцесса. Она моя защитница. Она всегда настороже, когда мы выходим куда-нибудь и люди начинают к нам подходить. Ей не нравятся большие толпы людей, и она не любит делиться мной. Когда она видит толпу людей, приближающуюся к нам, она говорит: «Папуль, давай пойдем съедим мороженого».

Мой младший сын Шакир во многом наделен такими же атлетическими качествами, как Шариф, но он жесткий, свирепый парень. В нем есть эта гремучая черта, которая есть и у моего отца, и у меня самого. Как-то раз моя мама пришла к нам, и Шакир сделал что-то безумное, так что она опустила вилку и сказала: «Да это же ты, малыш». Так что я говорю Шакиру, что он мой брат-близнец.

Крошка Мерайя просто очень милое-милое дитя. Она любит целовать, целовать и целовать своего папочку в щеку. Она самая любвеобильная из всех. Она очень по-матерински заботливая, всегда собирает всех вместе. Когда она вырастет, она обязательно сделает для людей нечто особенное.

Майлз сейчас подросток. Моя бывшая жена Шони уже была беременная Майлзом, когда мы познакомились, но он один из моих, как я привык считать. Он очень умный парень, думающий, читающий. Он лучший старший брат для своих младших сибсов.

И Шариф, и Шакир очень любят баскетбол. Они как маленькие губки. Они хотят все знать. Они любят NBA, поэтому я иногда ставлю записи Аллена Айверсона, и мы их смотрим, а потом врубаем немного Трэйси МакГрэйди, и они поверить не могут, насколько Ти Мэк был хорош до того, как получил травму. Они любят смотреть хайлайты игры и своего дяди Коби.

Недавно Шариф пытался повторить джамп-шот Рэя Аллена. Шакир работал над разворотом Блэйка Гриффина. Поверить не могу, насколько они резкие. Я покажу им что-то раз, а спустя неделю или месяц они возвращаются ко мне и уже блестяще это умеют.

Однажды они по достоинству оценят то, что творил их отец в свои годы, но прямо сейчас им интереснее другие игроки. Это нормально. У меня заготовлены нарезки с лучшими моментами Шака на тот случай, когда они будут готовы их увидеть.

Наш сезон 2007/08 в «Майами» начался еще хуже, чем предыдущий. Двадцать второго декабря мы играли с «Ютой», и я прокатился по судейскому столу, когда погнался за улетавшим мячом. Я повредил бедро. По правде говоря, у меня болела вся нога – лодыжка, бедро, все. Я взял пару выходных, вернулся на следующий день после Рождества и усугубил травму. Мне сделали рентген, но он ничего не выявил.

Мы пробовали отдых, лед, противовоспалительные средства, растяжки, но ничего не помогало. Мою спину тоже начало клинить, а тренерский штаб никак не мог понять, что со мной не так. Меня это очень раздражало, но далеко не так сильно, как раздражало Пэта. Мы проигрывали игру за игрой, и ему было нужно, чтобы я вернулся в строй.

Команда находилась в затяжном турне, которое, как оказалось, обернулось пятнадцатиматчевой серией поражений, когда моему телохранителю Джерому и мне сообщили, что для нас забронированы места на раннеутренний рейс в Лос-Анджелес, где нас будет ждать один доктор. Мы тогда были в Миннесоте, поэтому я кинул в сумку кое-какие вещи, нанял такси и втиснулся в крошечный самолетик, летевший в «ЛА».

К тому времени, как, спустя несколько часов полета в этой консервной банке, я наконец туда добрался, у меня все очень сильно болело.

Пэт свел нас с доктором, которая занималась так называемой пролотерапией. Смысл ее в том, что тебе вкалывают сладкую воду в связки и суставы, чтобы увеличить приток крови туда и стимулировать ткани. До того момента меня обкалывали кортизоном. Но как только я стал замечать, что из шприца течет кровь, я одобрил идею попробовать что-то новое.

Эта женщина, к которой меня отправил Пэт, воткнула в мою ногу штук пятнадцать игл, а потом ввела мне сладкую воду. Было больно, но мне было все равно, лишь бы терапия сработала. Я провел у нее почти неделю и прошел четыре процедуры.

Когда я вернулся, я чувствовал себя довольно неплохо, но спустя две-три игры ноги опять начали барахлить, поэтому я снова сел в самолет до Калифорнии. Я повторил эти поездки три или четыре раза. Проблема была в том, что когда по возвращении в Майами, я спросил: «А какой будет последующая терапия?» – мне никто ничего не мог сказать. Ее попросту не было.

Наша команда сильно сдавала. Я пропустил девять игр, и мы проиграли их все. Пэт злился на меня, но я правда не знаю, чего он хотел от меня. Я съездил в Калифорнию к той дамочке с сахарной водой, когда он об этом попросил, но это было лишь временное решение. Я был обеспокоен. Думал, что моей карьере конец.

В конце января Пэт заставил меня сделать МРТ, которая показала, что у меня повреждение мягких тканей и небольшое воспаление, но никаких «структурных дефектов». Они начали называть это бурситом, но было видно, что Пэт считает, будто я мухлюю.

Пэт пытался заставить меня поговорить с психологом. Этот парень пришел в нашу раздевалку и пообщался с несколькими игроками. Мне совсем не нравились его вопросы, касавшиеся моей личной жизни, поэтому я вел себя предельно неуважительно к нему. Наконец он подобрался ко мне и стал пытаться вывести меня на откровения о своих чувствах, а потом сказал: «Ты злишься. Из-за чего ты злишься?» Я сказал ему: «Мне не нравятся люди, которые понятия не имеют, что происходит, но при этом притворяются, будто это не так. Я знаю, что ты – человек Пэта, так зачем мне с тобой разговаривать?» На этом наш разговор закончился.

Травма раздражала меня. В один из дней я стоял около своего шкафчика и чувствовал сильную боль, и в этот момент я сорвался. Зо попытался поговорить со мной. Он знал, что мне досадно от того, как Пэт обращается со мной. Он сказал мне, что, когда он был главной звездой «Хит» и лидировал в команде по набранным очкам, подборам и блок-шотам, он все равно в глазах Пэта оставался мальчиком для битья, и тому было неважно, какую результативность Зо показывал.

«Пэт никогда не дает спуску своим звездам, – сказал Зо. – Таков его стиль».

Возможно, Зо устраивал такой стиль, но меня нет. У меня была травма, которую мы не могли разгадать, и Пэт начал рассказывать людям, что я ее симулирую, что вдобавок я развожусь, а наши результаты сейчас плачевны, вот я и расхотел играть. Когда я перешел в «Финикс», тамошний генеральный менеджер Стив Керр сказал мне,