Бош был иного мнения. Он сетовал, что О’Нил весь вечер «стоял лагерем» в «краске».

«Я к тому, что ему не свистели три секунды – я-то думал, что это правило для всех, но, видимо, нет», – брюзжал Бош.

«Это серьезное заявление от Ру Пола мира NBA, – парировал Шак. – Крис Бош? Да откуда ему-то знать про три секунды? Он боится идти под кольцо».

Когда в «краске» тебя ждет Биг Шактус, тебя трудно в этом винить.

Я пришел в «Финикс» мирно, подняв руки вверх, как сдавшийся солдат. Я прошел путь от унижений Пенни и постоянной вражды с Коби к расслабону в компании Ди Уэйда и стычкам с Пэтом Райли. Я выгорел. Я больше не хотел ни с кем ругаться. Мой мотор подсел. Поэтому я не собирался опускать Стива Нэша. Я был настроен так: «Ладно, Стив, делай все, что хочешь, только дай мне знать, что тебе от меня нужно».

Но отношения с ним у нас все равно не сложились. Конечно, учитывая мой род занятий, ответственность за это была на мне. Я вновь был виноват. Они говорили, что я замедлил «Финикс». Я не считаю, что это было правдой, но люди определенно имеют право считать иначе.

Вы не услышите от меня никакого негатива в адрес «Финикса». Парни там были замечательными, Майк Д’Антони был великолепен. Тренерский штаб работал феноменально. Они спасли мою карьеру и помогли мне лучше понимать свое тело, и я всегда буду им благодарен за это. Спортсмены – люди избалованные. Они творят поразительные вещи, но когда их тело начинает барахлить, они приходят к медикам и говорят: «Почините меня». Нам плевать, как и почему, просто сделайте то, что нужно. От Аарона Нельсона и Майкла Кларка я многое узнал о том, как заботиться о себе во время игровой карьеры, но также перенял от них приемы, которыми мог бы пользоваться для поддержания своего здоровья после ее завершения.

На том этапе моей карьеры «Финикс» был хорошим вариантом для меня, потому что эта команда играла в быстром темпе и все время бегала. Майк Д’Антони беспокоился, как бы мы не выгорели на тренировках. Наши занятия длились где-то минут двадцать.

Мы выходили на площадку, играли матч до 7 очков, и на этом все. Потом мы смотрели записи игр, обсуждали сделанное и шли домой.

Вот почему в матчах мы могли бегать без остановки. Майку хватало ума не перегибать с этим палку. Он решился на это потому, что уважал своих лидеров, Стива Нэша и Гранта Хилла. Он знал, что они всегда приезжают в тренировочный лагерь в отличной форме.

Эти ребята были настоящими профессионалами. Я никогда не встречал человека, который бы не любил и не уважал Гранта Хилла. Он замечательный парень. А еще он один из самых трудолюбивых пахарей, каких я только видел. Если бы не если рядом с его именем, он был бы одним из величайших в истории. К нему прилипло если из-за травмы стопы, которая дала осложнения и была неверно диагностирована, и она стоила ему громадного отрезка карьеры – самого пика его карьеры, по сути.

И вот ему навешивают ярлык этого если так же, как это было с Алонзо Моурнингом. Если бы у Зо не было его серьезных проблем с почками и операций и если бы он не пропустил столько лет, он бы тоже был одним из «величайших в истории».

Грант сумел переизобрести себя в роли идеального ролевого игрока после всех своих травм. Он стоял позади и наблюдал, и впитывал то, что происходило в игре, а потом подстраивался. Его баскетбольный IQ зашкаливал.

Стив Нэш был парнем, любившим все делать идеально. Мне был непривычен «пас Амаре Стадемайр» – уан-степ с отскоком от пола. Мне потребовалось несколько игр, чтобы въехать. Еще мне было непривычно то, как он разыгрывал пик-н-ролл. На площадке мы никогда не сыгрывались так, как должны были. Между нами не было никакого негатива – просто не было времени, чтобы развить хоть какую-то химию. Мы оба были старожилами, привыкшими играть в определенной манере.

Амаре был работоспособным пацаном, очень дружелюбным. У него была уйма атакующих приемов. Он был молодым, богатым и успешным и только начинал свое блистательное приключение.

В конечном итоге я продал ему свой Lamborghini. Эту машину я купил, когда был в «Майами». Когда у меня много всего на уме, я первым делом прыгаю в машину, врубаю музыку на полную и отправляюсь в долгую, долгую поездку. Так я лучше соображаю. И когда я был в Майами, и у нас с Пэтом случалась стычка, или между мной и моей бывшей женой происходила ссора, я отправлялся в поездку из Майами в Форт Лодердейл. Я сижу там и смотрю на воду, слушаю волны, успокаиваю себя, а потом возвращаюсь домой.

Я ехал быстро – слишком быстро – где-то на 190 милях в час. И вот я лечу по дороге, и меня подрезает машина, так что мне надо делать резкий поворот. Я резко ухожу от этой другой машины, и меня раскручивает вокруг своей оси раз пять. Моей первой мыслью была: «Я врежусь в стену и перевернусь в воду. Это конец. Вот так я умру». Но мне повезло, и машина просто пролетает мимо стены и продолжает крутиться, а когда наконец останавливается, я оказываюсь развернутым лицом в противоположную сторону. Я развернул машину обратно, выбрался и постарался сделать так, чтобы колени перестали дрожать.

В тот момент я твердо решил: «Я больше никогда не сяду за руль этой машины». И я не сел.

Когда меня обменяли в «Санс», я вывез ее в Аризону, чтобы Амаре мог на нее взглянуть. Он предложил мне за нее 120 тысяч долларов. Я лазил по Robb Report и за 110 тысяч долларов обнаружил то, что впоследствии станет Shaq-Liner’ом. Я верил, что продам Lamborghini Амаре за 120 тысяч долларов, куплю Shaq-Liner за 110 тысяч долларов, вложу в него еще 10 тысяч долларов и буду даже в выигрыше.

Прямо Шак-математик, вот только тут есть одна маленькая деталь. Изначально Lamborghini обошелся мне в 600 тысяч долларов. Так что я потерял на ней много денег. Причина такой ее стоимости в том, что я купил новенький Lamborghini, а потом еще один старый и потрепанный Lamborghini, и чтобы я мог в нее поместиться, их обе пришлось распилить пополам, а потом склеить вместе «суперклеем». Машина была прекрасной, с жесткой крышей, цвета платины-серебра.

Должен сказать, что, когда я рулил этой машиной, мне приходили мысли о тех богатых наркоторговцах из моего