Несколько дней назад весь Париж собрался в Люксембургскомсаду, клюнув на объявление в газетах: некий аббат Миолан намеревался поднятьсяв небо на воздушном шаре. Шар мерно колыхался, достигая своей круглой макушкоювершин самых высоких каштанов, однако отважного воздухоплавателя видно не было.Ждали два, три часа, шар не поднимался. Публика нетерпеливо спрашивала: когданачнется эксперимент? Появившийся наконец аббат важно расхаживал вокруг шара,отвечая: «Через несколько минут!»

Время шло. Аббат ходил туда-сюда, то и дело облизывая палеци подымая его, чтобы определить направление ветра, хотя лишь слепой не мог невидеть, что вершины деревьев чуть клонятся к востоку: ветер, стало быть, дулзападный. Зрители с восторгом и благоговением следили за действиямивоздухоплавателя, вернее, за его бездействием, но в конце концов собравшимсявсе это надоело; народ бросился на аэростат, изорвал его в клочки и смялкорзину. Аббат Миолан спасся бегством. На другой день в Пале-Рояле и на всехперекрестках мальчишки кричали, размахивая только что отпечатанными газетами:«Кому надобно изображение славного путешествия, счастливо совершенного славнымаббатом Миоланом, – всего за одно су, одно су!»

– Сей осторожный смельчак умер гражданской смертью, – уверялтеперь Симолин.

Корф усмехнулся:

– Горе герою, который придется не по нраву своимпочитателям! Тогда он увидит, что был всего лишь марионеткою в руках толпы.

Симолин вскинул свои редкие брови, похожие на двеперевернутые запятые:

– По-вашему, народ сам делает для себя лидера?

– Избирает его, – поправил Корф. – Это лишь иллюзия, будтонекий человек способен ни с того ни с сего явиться и взбудоражить толпунелепыми идеями. Он всего лишь умелый дирижер, способный извлечь мелодию изнестройной игры разных инструментов. Однако без оркестра он всего лишь жонглерс палочкою в руках.

– Вы отрицаете роль отдельно взятой личности в движениимасс? – с удивлением спросил Симолин.

– Я утверждаю ее! – с почтительным полупоклоном ответилКорф. – Хвала и слава умелым дирижерам. Однако беда, коли собственная играприестся оркестру, – тогда он сомнет того несчастного, который принудилмузыкантов играть не то и не так! Все дело лишь в удаче, в благосклонностиистории…

Мария смотрела на барона с любопытством. Она не совсемпонимала, о чем идет речь, но видеть мужа таким оживленным, воображать, что онобращается не только к Симолину или безмолвному Сильвестру, но и к ней, еепытается убедить, – о, это было замечательное ощущение!

– Однако, – заметил Иван Матвеевич, – однако сейчас нам какраз предстоит увидеть лицо, к которому история была весьма благосклонна.

Он оказался прав: тотчас заиграла музыка и раздвинулсязанавес – спектакль начался.

Действие мелодрамы «Петр Великий» происходило недалеко отграниц России, в какой-то маленькой деревеньке на берегу моря, где русскийгосударь под видом плотника Петра с другом своим Лефортом учится корабельномуискусству и всякий день трудится на пристани. Мишю был в самом деле очень хорошв этой роли; во всяком случае, сердца русские не желали видеть подмены. АктрисаРоза Рено, милая девушка лет двадцати, которую считали в ту пору лучшей певицейв Париже, играла роль молоденькой, прелестной вдовы Катерины, в которуювлюбился пылкий во всех движениях сердца государь и открыл ей страсть свою.Катерина тоже безмерно влюблена, и Петр поклялся быть ей нежным супругом, словоего свято. Лефорт, оставшись наедине с государем, недоумевал и в то же времявосхищался: «Бедная крестьянка будет супругою моего императора! Но ты во всехсвоих делах беспримерен, – ты велик духом своим; хочешь возвысить в отечественашем сан человека и презираешь суетную надменность людей; одно душевноеблагородство достойно уважения в глазах твоих; Катерина благородна душою –итак, да будет она супругою моего государя, моего отца и друга».

На этом завершилось первое действие; сдвинулись створкитяжелого занавеса, актеры вышли с поклонами; начали зажигать кругом свечи.

Мария отстранилась в тень. Пьеса глубоко взволновала ее итрогательными любовными объяснениями, и той идеей подмены, прекрасногонедоразумения, коя была положена в основу сюжета. Удивительное совпадение! Инынче же вечером… Нет, лучше пока не думать о том, что предстоит. Мариясознавала, что смятение чувств не могло не отразиться на ее лице, а потому,поймав взгляд Корфа, она приняла самое равнодушное выражение, отвернулась,чтобы тут же наткнуться на взгляд господина Сильвестра. Этот смутил ее вовсе, аона с нетерпением ждала, когда антракт наконец закончится.

Действие пьесы продолжалось. Приехал Меншиков, вызвалимператора и рассказал ему, что в России прошел ложный слух о его смерти, чтозлоумышленники подстрекают народ на бунты, – и сказал, что царю непременноследует возвратиться в Москву в сопровождении верного Преображенского полка.

Петр исчез из деревушки, Катерина тщетно искала его, аузнав, что он внезапно уехал, оставил ее, впала в жестокую болезнь. Однако,очнувшись, она узрела у ложа своего не кого другого, как любезного Петра,одетого уже не в платье бедного работника, а в роскошные царские одежды.Государь открыл ей все и провозгласил: «Я хотел обладать нежным сердцем,которое любило бы во мне не императора, но человека: вот оно! Сердце и рука моятвои, прими же от меня и корону! Не она, но ты будешь украшать ее!»

Вельможи упали на колени перед новой царицей, весьПреображенский полк вышел на сцену, радостно восклицая: «Да здравствуют Петр иЕкатерина!» Государь обнял супругу, занавес закрылся… и Мария торопливо стерласлезинку, скользнувшую по щеке, надеясь, что никто не заметил ее слабости,вернее, целого мира прекрасных мыслей и чувств, который вдруг проснулся в ней изаставил трепетать. Душа ее была ясной, как нарисованное небо над счастливымивозлюбленными на сцене. Она была почти счастлива сейчас, казалось, это еесобственная запутанная любовная история вдруг приблизилась к благополучномузавершению!

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, онаповернула голову: Корф смотрел на нее с легкой ласковой улыбкой. Марияпопыталась принять равнодушный вид, но не смогла – сердце было переполнено! – иневольно улыбнулась в ответ.

– Я наблюдал за вами, – тихо проговорил Димитрий Васильевич,– за лицом вашим. Это были живые картины!

– Я… тронута, – смущенно пробормотала Мария, изумленная тем,что не улавливает в его голосе привычной холодноватой издевки. – Это все такберет за душу!

– Вы правы, – шепнул Корф. – Признаюсь, я сам едва удерживалслезы: гордился, что я русский!