от нас будущего. В «Черном Охотнике» два исторических факта подверглись незначительным изменениям, чтобы придать повествованию бóльшую целостность. Так, Водрёй на страницах романа прибывает в Квебек несколькими месяцами раньше, чем это произошло на самом деле, а форт Уильям Генри[5] сыграет свою небольшую роль в этой истории на год раньше, чем свидетельствуют факты.

Джеймс Оливер Кервуд

Овоссо, Мичиган, 4 ноября 1925 года

Глава I

Это случилось поздним летним вечером приблизительно сто семьдесят лет тому назад[6]. Теплая нега бабьего лета окутала сонную, почти необитаемую глушь. У ног молодых людей, глядевших на этот рай тишины и покоя, протекала таинственная река Ришелье, спеша соединиться с рекой Святого Лаврентия в двадцати милях к северу.

На юге, милях в шестидесяти, находилось озеро Шамплен, за которым обитали ненавистные англичане и могауки – красная чума лесного братства, яростно оскалившая зубы на Новую Францию.

Их образы, как и многие другие, были вырезаны тончайшими линиями на пороховом роге[7] молодого колониста – юноша потратил на это несколько недель неустанного труда. Он гордился своей работой. В выражении его глаз сквозило самолюбие художника, когда он впервые демонстрировал свое произведение.

Юноша должен был вскоре превратиться в мужчину, привыкшего к суровой жизни в лесах, которым, казалось, не было конца и края. Ему шел двадцатый год. Он не выглядел ни крупным, ни крепко сложенным, однако его тонкая фигура двигалась легко и стремительно. У него были густые светлые волосы и серые глаза, которые смотрели пристально и открыто; ни один индеец не мог бы быстрее и внимательнее охватить взглядом все детали окружающего пространства.

Его звали Дэвид Рок, но, несмотря на свое английское имя, душой и телом он принадлежал Новой Франции, историю которой вырезал на своем пороховом роге.

Про девушку, стоявшую рядом с ним, можно было сказать, что она еще более прекрасна, чем окружающая их чудесная страна. Ростом она была чуть выше плеча молодого человека. По ее спине до самого пояса спадали две толстые косы. На лице горел румянец, глаза сверкали от счастья и гордости, когда она рассматривала пороховой рог, который показал ей возлюбленный.

Ее звали Анна Сен-Дени.

– Не верится, что это сделано человеческими руками! – воскликнула девушка. – О, я так горжусь тобой! Я была бы счастлива показать этот рог матушке Мэри и подругам по школе. Когда вернусь в Квебек, расскажу им, что мой Дэвид – художник.

– Я страшно рад, что тебе нравится, – сказал юноша, и лицо его залилось краской.

– Он даже красивее, чем картины, которые развешаны по стенам нашей монастырской школы. Подумать только – неужели это сделано ножом?

– Да, только ножом, – ответил Дэвид Рок. – На крепком буйволовом роге, купленном мной у одного индейца. А тот забрал его у врага, которого убил два года назад.

Услышав последние слова, девушка вздрогнула.

– Но ведь это нисколько не портит рога – не правда ли, Анна?

– Нет, нисколько. Но я ненавижу войну, ненавижу убийства… В нашей стране кровопролитие не прекращается ни на один день. И я предпочла бы, чтобы к твоей работе не была примешана человеческая кровь.

– Ты лучше переверни этот рог, Анна, – сказал молодой человек. – Там еще кое-что есть… чего ты еще не видела.

Девушка повернула рог и пристально вгляделась. Над рисунком, изображавшим густую чащу сосен на небольшом холмике, были выцарапаны две строки. Она ближе поднесла рог к глазам и прочла:

– «Я люблю тебя. До последнего вздоха готов за тебя сражаться. Д. Р. Сентябрь 1754».

– Это тебе, Анна, – снова заговорил юноша. – И то, что я написал здесь, правда. Я готов вступить в бой со всем миром ради тебя.

Он говорил, глядя вдаль и стараясь владеть собой и произносить слова твердым голосом, но в его голосе чувствовалось какое-то подозрение, нечто вроде детского страха или слабости, которую он стал испытывать в последнее время.

Это не ускользнуло от внимания девушки. В течение нескольких секунд она продолжала стоять, прижимая к груди драгоценный рог. Потом она уронила его на мягкую зеленую траву и быстро повернулась к своему возлюбленному. Ее руки ласково прикоснулись к его лицу. Юноша крепко обнял ее и прижал к себе, запустив пальцы в густые шелковистые косы.

В течение некоторого времени Анна смотрела на него, и в ее глазах светилась безграничная любовь, которую молодые люди питали друг к другу почти с самого детства. Она наклонилась к нему и прошептала:

– Поцелуй меня, Дэвид.

Спустя некоторое время она осторожно высвободилась из его объятий.

– Тебе не придется ни с кем драться. Вот что я тебе скажу… – Глаза девушки внезапно загорелись шаловливым огоньком. – Представь, я даже осмелилась поведать матушке Мэри, что горю желанием поскорее окончить школу, чтобы выйти за тебя замуж!

– Как бы я хотел, чтобы не было никакой школы! – воскликнул Дэвид Рок.

– Ты это серьезно? – изумилась девушка.

– Совершенно серьезно. Для меня не существует другой школы, кроме лесов. Тебе не нравится мысль, что мне приходится драться, а между тем у меня нет выбора. В лесах не прекращается война, и мы должны неустанно наполнять порохом свой рог и вступать в бой с англичанами и ирокезами. А в это время в городе Квебеке – в котором, говорят, теперь живет уже восемь тысяч человек! – мужчины проводят время праздно, как короли, молодежь растет джентльменами-белоручками, а из девушек выходят важные дамы…

– И важные дамы влюбляются, конечно, в джентльменов, – закончила за него Анна. – Почему ты прямо не скажешь, что у тебя на уме, Дэвид?

– Я и сам не знаю.

– Зато мой «джентльмен» одет в лосиную шкуру, которая мягка на ощупь, как бархат. И это одеяние – истинный доспех храбрых рыцарей с реки Ришелье! – воскликнула девушка.

– Но все-таки я боюсь, Анна, и мой страх растет с каждым днем, – продолжил Дэвид Рок.

Наконец-то он собрался открыть то, что угнетало его вот уже столько месяцев.

– Боишься? Но чего, Дэвид?

Резким, порывистым жестом Дэвид Рок указал ей на ружье, которое он раньше прислонил к стволу упавшего дерева.

– Вот все, что у меня есть, – да еще моя мать.

– Наша мать, ты хочешь сказать, – укоризненно заметила девушка. – Ты забываешь, Дэвид, что она наполовину моя.

Безудержная радость зазвучала в голосе юноши, когда он снова заговорил, но, по мере того как он продолжал, эта радость стала мало-помалу исчезать.

– Ты знаешь, что я имею в виду, Анна. Твой отец – барон и самый могущественный сеньор этой земли. А твой дом – большое поместье, между тем как мы живем в бревенчатой хижине в глубине леса.

– Ну и что же? – прервала его Анна, капризно мотнув головой.

– И ты слишком прекрасна…

– Не более прекрасна, чем твоя работа на этом роге, – снова прервала его девушка.

– …ты любишь богатые наряды, красивые шелка и кружева…

– Я люблю их видеть на красивых девушках.

– …которые прекрасно подходят к батистовому белью и золотым оторочкам на костюмах мужчин! – горячо продолжил юноша. – К обществу клинков и изящных треуголок, а не к этому ружью и пороховому рогу.

– Ты очень правильно рассуждаешь, – согласилась Анна и опустила глаза, чтобы ее молодой возлюбленный не прочел затаенного в них смеха.

– Сейчас из Квебека сюда направляется целая процессия молодых джентльменов и дам. И главный интендант короля, а вместе с ним, говорят, возвращается из Монреаля Водрёй, который в будущем году, вероятно, станет губернатором Новой Франции, если интендант Биго настоит на своем.

– Какая чудесная компания, должна сказать! – в тон юноше заметила Анна. – Пять самых красивых девушек из Квебека – подумай только, Дэвид. И я убеждена, что еще раньше, чем они все уедут, я успею приревновать тебя к каждой из них.

Дэвид Рок хранил молчание.

– Нэнси Лобиньер, с ее голубыми глазами и золотистыми волосами, поклялась отобрать тебя у меня, – продолжила девушка насмешливым тоном. – И Луиза Шарметт, и Анжела Рошмонтье, и Жозефина Лавальер, и Каролина де Буланже – все они горят желанием увидеть