В первые мгновения она не могла заставить себя прикоснутьсяк этим предметам. Это все равно что осквернить могилу. Она почувствовала слабыйзапах, как будто аромат духов. Ей же это не снится, правда? Нет, у нее слишкомболит голова – во сне такого не бывает. Она сунула руку в нишу и первой досталаоттуда старую куклу.

По современным стандартам тело куклы было сделано грубовато,но форма подвижных деревянных рук и ног претензий не вызывала. Белое платье славандового цвета поясом сгнило и превратилось в лохмотья. Но фарфоровое личикос прекрасными большими голубыми глазами из папье-маше было хорошеньким, ираспущенные светлые волосы хорошо сохранились.

– Клодия, – прошептала Джесс.

Только услышав собственный голос, она осознала, что вокругцарит тишина. В такой час на улицах прекращается всякое движение. Толькопотрескивает старый паркет, да мягко, успокаивающе мерцает масляная лампа настолике. И вновь откуда-то донеслись звуки клавикордов, на этот раз играли одиниз вальсов Шопена – все с тем же, как и прежде, головокружительным мастерством.Джесс сидела совершенно неподвижно, глядя на лежащую на коленях куклу. И ейвдруг захотелось расчесать ей волосы, поправить пояс.

Она вспомнила кульминационный момент «Интервью с вампиром» –гибель Клодии в Париже. Клодия, застигнутая смертоносным светом восходящегосолнца в кирпичных стенах вентиляционной шахты, откуда не могла бежать. Джесспочувствовала тупой толчок, сердце забилось быстрее. Клодии нет, но ведь другиеостались: Лестат, Луи, Арман…

Джесс вздрогнула, словно очнувшись, и взгляд ее упал наостальные предметы в нише. Она потянулась за книгой.

Дневник! Хрупкие, в пятнах страницы. Но коричневатые буквыстаринного написания еще можно разобрать, особенно сейчас, при ярком светемасляных ламп. Она без труда могла переводить с французского. Первая записьбыла датирована 21 сентября 1836 года.

«Это подарок Луи на мой день рождения. Он сказал, что я могуиспользовать тетрадь по своему желанию, но, быть может, мне захочетсяпереписывать в нее понравившиеся стихи и иногда читать их ему вслух.

Я не вполне понимаю, что они подразумевают под словами “деньрождения”. Родилась ли я двадцать первого сентября на свет, или в этот день япростилась со всем, что было во мне человеческого, и стала тем, что естьсейчас?

Мои родители-джентльмены не желают давать мне какие-либообъяснения на этот счет. Можно подумать, что размышлять над подобными вопросами– признак дурного вкуса. Лицо Луи каждый раз становится озадаченным, потомнесчастным, и в конце концов он возвращается к вечерней газете. А Лестат… Онулыбается, играет мне что-нибудь из Моцарта, а потом отвечает, пожав плечами:“В тот день ты родилась для нас”.

Он по обыкновению подарил мне куклу – как две капли водыпохожую на меня, наряженную, как и всегда, в уменьшенную копию самого нового измоих платьев. Он посылает за куклами во Францию и желает, чтобы я знала обэтом. Ну и что я должна с ней делать? Играть, будто я настоящий ребенок?

– Ты вкладываешь в это какой-то особый смысл? –спросила я его сегодня вечером. – Что я сама навсегда останусь куклой?

Если мне не изменяет память, за эти годы он подарил мне ужетридцать таких кукол. А память мне никогда не изменяет. Все куклы как две капливоды похожи одна на другую. Если их хранить, то для меня места в спальне неостанется. Но я их не храню. Рано или поздно я их сжигаю. Я разбиваю кочергойих фарфоровые лица. А потом наблюдаю, как огонь пожирает их волосы. Не могусказать, что это доставляет мне удовольствие. В конце концов, эти куклыдействительно красивы. И в самом деле похожи на меня. И все же это вошло у меняв привычку. Кукла этого ждет. Я тоже.

И сегодня он принес мне очередную куклу, а теперь стоит вдверях и смотрит на меня во все глаза, как будто мой вопрос резанул его, словнонож. Лицо его внезапно так темнеет, что мне кажется, это совсем уже не мойЛестат.

Хотела бы я его ненавидеть. Хотела бы я ненавидеть их обоих.Но они обезоруживают меня не своей силой, но своей слабостью. Они такиелюбящие! И на них так приятно смотреть. Бог мой! Как же за ними бегают женщины!

Пока он стоял и смотрел на меня, на то, как я разглядываюкуклу, я резко спросила:

– Ты доволен?

– Тебе они больше не нужны, да? – прошептал он.

– А тебе они были бы нужны, – спросила я, –на моем месте?

Его лицо потемнело еще больше. Таким я его еще никогда невидела. Жар бросился ему в лицо, и мне показалось, что он даже моргнул, чтобыпрояснить зрение. Свое безупречное зрение. Он вышел в гостиную. Я последовалаза ним. Откровенно говоря, мне было больно видеть его таким, но я продолжаланастойчиво его преследовать.

– Тебе они были бы нужны, – повторила я, – намоем месте?

Он взглянул на меня, словно в испуге. Он – мужчина шестифутов ростом – испугался ребенка, который ему едва по пояс?

– Ты считаешь меня красивой? – задала я еще одинвопрос.

Он прошел мимо меня, пересек холл и вышел через дальнююдверь. Но я не отставала. Уже на верхней ступеньке лестницы я вцепилась в егорукав.

– Ответь мне! – потребовала я. – Посмотри наменя. Что ты видишь?

Он был в ужасном состоянии. Я думала, что он вырвет руку,засмеется по своему обыкновению и вспыхнет яркой краской. Но вместо этого онупал передо мной на колени и взял мои руки в свои. А потом грубовато поцеловалменя в губы.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Я люблютебя!

Он произнес эти слова словно проклятие. И прочитал мнестихи:

Закрой ей лицо;

мои глаза ослепли от слез;

она умерла молодой.

Это Уэбстер, почти уверена. Одна из тех пьес, которые таклюбит Лестат. Интересно, понравится ли этот стишок Луи? А почему нет? Онкороткий, но очень красивый».

Джесс осторожно закрыла дневник. Дрожащими руками она взялакуклу, прижала ее к груди и, слегка покачиваясь, прислонилась спиной к стене.

– Клодия, – прошептала она.

В голове у нее гудело, но она не обращала внимания. Светмасляных ламп был таким успокаивающим, таким непохожим на резкий электрическийсвет. Она сидела тихо, лаская пальцами куклу, почти как слепая, ощупывая еемягкие шелковистые волосы, жесткое накрахмаленное платьице. Часы снова громкопробили, каждый звук мрачно отдавался гулким эхом. Ей нельзя терять сознание.Необходимо заставить себя подняться. Нужно взять книгу, куклу, четки и уходить.