Жан-Клод навис надо мной, тяжело дыша и улыбаясь все ещеизмазанными моей кровью губами. Наклонился, осторожно, чтобы не влипнуть кожейили волосами, но поцеловал меня. И вкус моей крови был как сладковатая медь.

Он отодвинулся. Я осталась лежать, моргая, ошеломленная всемэтим, и едва он успел сдвинуться, как надо мной оказался Натэниел. Не помню,когда он перелез от изголовья – потеряла нить.

Я смотрела вдоль его тела, поднятого надо мной, и про себяподумала: «Кажется, я пообещала пользоваться презервативами?» Но худшее ужеслучилось, я беременна, и теперь безразлично. Жан-Клод застал меня врасплох, аНатэниелу я позволил войти в меня голым, плоть в плоть, и ничего нас неразделяло.

Он нашел тот ритм, что у него иногда бывал – будто дрожащаяволна шла по его телу, будто он танцевал во мне, и каждая дрожь такой волнывбивала его в меня, прямо по нужному месту. Жан-Клод отдавал себя сексу, а Натэниелпроделывал обычную свою тщательную работу, как будто после всей предварительнойигры он честно проделывал все, что за мои деньги полагалось. Эмоции у негобушевали, а в сношении он себя контролировал. И не кончал никогда раньше меня –вот не кончал, и все. И доведение меня до оргазма снова и снова было для негоигрой, пока я не просила его перестать. Сегодня, кажется, это будет недолго.

Так и оказалось. Я ощутила, как растет между ногами тяжесть,медленно и верно, но быстрее обычного из-за всего, что уже было.

– Скоро, – шепнула я, – скоро…

Бедра у меня приподнимались и опадали навстречу егодвижениям, мы сталкивались снова и снова, танцуя друг для друга, и оргазмпоймал меня, и танец для меня кончился. Остались только крики, и ногти ему вбока, и извивания на постели, но ритма уже не было.

Я пришла в себя, тяжело дыша, в глазах двоилось, а его телооказалось в том же ритме. Он входил и выходил, будто мог так всю ночь… чертпобери, может, и мог. Он снова меня завел, и на этот раз я обернулась вокругнего, притянула его к себе, грудью к груди, ртом ему чуть ниже плеч, а тело егопродолжало двигаться поршнем. Я знала, чего он хочет, и дала ему это – укусилаего, до крови, прижимая к себе, чтобы он не отдернулся и не поранил себябольше, чем мне хотелось бы. У меня рот наполнился кровью, Натэниел сбился сритма. С удовольствием он мог бы бороться всю ночь, но от боли кончал быстрее.

Но сперва он заставил кончить меня, и я оторвалась от негортом, чтобы не сильно искусать, отвернулась в сторону и закричала. Ногамиобхватила его, сцепила ноги у него на заднице, притянула его к себе, не даваяему того ритма, что он хотел.

Он приподнялся на руках и коленях, я прилипла к немуспереди, и он подполз, волоча меня за собой, к изголовью, одной рукой поддержалменя под зад, другой схватился за спинку кровати, приподнял меня и прислонил кспинке. Голос его прозвучал придушенным шепотом:

– Хочу еще подвигаться.

И он вдвигался в меня и выходил, снова, снова и снова, а яцеплялась за него руками и ногами. Он снова довел меня до оргазма, и снова, иеще раз, и тогда попросил:

– Пожалуйста, пожалуйста…

Иногда он любил просить, пока я не соглашусь, но сегоднявряд ли кто из нас мог долго выдержать. Я шепнула в сладкий запах его шеи:

– Давай, давай, давай, в меня, кончай, прошу тебя!

Он перестал ловить ритм и вломился в меня изо всей силы,снова заставив кончить, я впилась ногтями в плечи ему и в спину, и наконец онвошел до упора, остался там на миг, на вечность, потом рухнул на колени, а явсе еще цеплялась за него.

Мы были скользкие от пота, крови, еще много чего. Натэниелцеплялся руками за спинку кровати, сердце билось так, что это было видно.

– Ух ты, вот это было да! – сказал он,запыхавшись, и голос был почти что не его, еще не вернулся к нему.

Я попыталась согласиться, но не было голоса. Губы забыли,как выговаривать слова, и глаза тоже не хотели работать. Мир заволокла дымка,будто его в вату завернули.

– Анита, – позвал Мика. – Ты как?

Я сумела поднять большой палец – больше ничего. Не в первыйраз Мика и Натэниел затрахивали меня до потери речи.

– Черт побери, – сказал Мика. – Я боялся, чтовтроем мы тебя затрахаем до потери сознания.

В голосе его была добродушная насмешка.

Только с третьего раза я смогла сказать:

– Для этого вас нужно больше.

Мика наклонился ко мне, поцеловал в щеку:

– Это можно устроить.

Я сумела прошептать:

– Не сегодня.

Он снова поцеловал меня в щеку:

– Не сегодня. – И обернулся к Натэниелу: – Тебепомощь нужна?

Натэниел без слов кивнул.

Мика и Жан-Клод помогли нам разъединиться, потом пошли вванную отмываться. Мы с Натэниелом еще не могли пока сползти с кровати. Лежалибок о бок, касаясь друг друга, но не обнимаясь. Для этого нас еще мышцынедостаточно слушались.

– О Боже, Анита, я люблю тебя, – сказал он, всееще тяжело дыша.

– И я тебя люблю, Натэниел, – сказала я. И так онои было.

Я думала, что Мика может возразить, чтобы Жан-Клод лез впостель голым, как остальные, но он промолчал. Если бы к моей голой спинеприльнула другая девушка, тоже голая, я могла бы и возразить, но с Микой всегдапроще, чем со мной. Ну, должен же быть кто-то, с кем проще?

Я уснула, как всегда, свернувшись вокруг Натэниела; теплыйизгиб его зада уютно уткнулся мне в живот, одна рука сверху, чтобы можно былокоснуться его волос, другая обнимает его за талию или, может, чуть ниже. Микасвернулся у меня за спиной, почти точно повторяя мою позу, только рука необнимает меня, а протянута дальше, так что Натэниела он тоже может коснуться.Жан-Клод прижался к Мике, как бывало раньше, и руку на него закинул, касаясьменя. Его ладонь легла мне на бок, и я убрала руку с талии Натэниела, чтобыкасаться руки Жан-Клода. Близился рассвет, и эта теплая рука недолго останетсятеплой или живой. Вампиры остывают куда быстрее умерших людей. Не знаю, почему,но это так.

Так что я наслаждалась теплым изгибом, пока еще можно было.Натэниел притиснулся ко мне ближе, будто хотел задом продавить меня до Мики, ноя не возразила. Мне нравится, когда тесно. Кроме того, я знала, что ему нехватает моей руки у него на талии. Сейчас я играла пальцами с волосками на рукеЖан-Клода, теребя их слегка, водя по коже. Это ощущение заставило меня дажеслегка пожалеть, что не ко мне он сейчас прижат.

Я заснула в теплом гнезде из тел и шелковых простыней.Бывали ночи и похуже.

Проснулась я внезапно, в угольной темноте, и сердцеколотилось в горле. Что меня разбудило – не знаю, но что-то нехорошее. Лежамежду Микой и Натэниелом, я оглядела комнату в тусклом свете, льющемся изполуоткрытой двери ванной. Жан-Клод оставлял этот свет для нас, когда мы здесьночевали. Комната казалась пустой, так чего же у меня сердце так колотится?Плохой сон приснился, наверное.