– Я знаю, о чем ты думаешь, ma petite. – В голосеего слышался шутливый упрек.

– Ты у меня в уме читаешь?

– Non, ton visage.

Он ответил, что читает по лицу. Я немножко в порядкесамообороны французский осваиваю.

Он остановился у моих ног, и я заметила, что он смотрит наМику.

– А ты, Нимир-Радж, что на это скажешь?

Мика улыбнулся в ответ:

– Я здесь, чтобы попытаться облегчить жизнь, а неусложнить ее.

– Я не пытаюсь усложнять жизнь, – сказала я.

– Тсс! – ответил он. – Не принимай на свойсчет.

Я открыла рот и поняла, что собираюсь начать перепалку, еслине ссору, а ссориться я сегодня уже не хотела.

– Ладно, не буду.

– Ты не станешь спорить? – спросил Натэниел.

Я покачала головой и легла опять на подушки:

– Не-а.

Мика и Натэниел переглянулись.

– Что такое? – спросила я.

Они оба покачали головами:

– Ничего, – сказал Мика.

– Ничего, – отозвался Натэниел, но улыбаясь.

– Я не обо всем спорю.

– Конечно, нет, – согласился Мика.

– Ну ведь не спорю же?

– Уже нет, – ответил Натэниел.

Я хлопнула его по плечу.

– Сильнее, если хочешь, чтобы было больно, –осклабился он.

Я не стала бить его еще раз:

– Слишком тебе это в кайф.

Он улыбнулся шире.

– Уже не я один не готов, – заметил Жан-Клод.

Я опустила глаза на двоих других. Жан-Клод был прав – ониопределенно не были готовы.

– Слишком долго разговаривали, – пояснил Натэниел.

Я ожидала, что мне будет неловко при мысли о троих мужчинахи обо мне одной, когда нет препятствий для секса. Ожидала, но никакойнеловкости не было. Я ждала, что мне станет неуютно, но… вот не стало, и все.

– Это я могу исправить, – сказала я и сталасползать по кровати, поворачиваясь к Натэниелу и целуя его тело сверху вниз, нотут мне пришла в голову мысль. Посмотрев на Жан-Клода, стоящего все так же наколенях, я ее высказала:

– Ты не спросил мнения Натэниела.

– Мика – твой Нимир-Радж, а Натэниел – нет.

– Но все равно он мой возлюбленный.

– Все нормально, Анита, – сказал Натэниел,поглаживая меня по плечу. – Спасибо, что обо мне подумала, но мне безразницы, что меня не спросили.

Я подняла на него глаза – почти от его паха. Если ему этовремя и показалось неподходящим для задушевных разговоров, он вслух такого несказал.

– Отчего это тебе без разницы?

– Жан-Клод прав. Я не вожак, и меня это устраивает.Если бы все мы были полностью доминантны, наша милая домашняя жизнь несложилась бы так удачно.

– Но то, что ты не доминант, еще не значит, что твоемнение не учитывается.

– Нет, – согласился он, тихо засмеявшись. –Но это значит, что у меня не так уж много мнений.

– Но…

– Ты хочешь, чтобы я был более доминантным? –перебил он.

– Да, хотелось бы, чтобы ты высказался.

– Высказываюсь. Пососи – и будем трахаться.

Я заморгала, уставилась на него на пару секунд. Потом простопожала плечами:

– О’кей.

Я сделала, что он хотел, и еще много чего. Руками и ртом яснова довела Мику и Натэниела до той гладкой твердости, что была у них дозадушевных бесед. А бесед этих с меня на сегодня хватило. Я хотела трогать, ичтобы меня трогали. Секс – единственное время, когда я даю себе волю, отпускаювсе страхи, тревоги, комплексы – все уносится прочь. Во время секса ясосредоточена на сексе. Единственное для меня время без сомнений ипередумываний.

Обоих их я держала в руках. Когда я в первый раз попыталасьиграть с ними обоими, оказалось, что это не получается. Трудно было одинаковососредоточиться на обеих руках, а когда держишь в руках такую деликатную частьмужского тела, желательно сосредоточиться. Но умение достигается упражнением, исейчас я уже умела. Умела держать каждого в руке, и поглаживать, и играть.Наконец-то нашлось дело, где я одинаково владею правой и левой рукой.

Жан-Клод остался сидеть в ногах кровати, присоединиться кнам не пытался. Я посмотрела на него, на его осторожное лицо. Он ясно обозначилсвою позицию: простым зрителем он быть не хочет. А я никогда не пыталась занятьтроих мужчин одновременно. Обниматься, делиться кровью – да. Но не в сексе.

Я подползла к нему – он выбрал место как можно дальше накровати. Думал ли он, что я заставлю его только смотреть, и трогать его небуду? Сама непроницаемость его лица говорила, что да, он так думал. Мне явилосьвоспоминание – не видение, а всего лишь воспоминание, просто не мое – то естьисходно не мое. Я увидела Белль в большой кровати, так похожей на вот эту. Снею было еще двое вампиров. Я смотрела на нее от изножия, где она привязаламеня к стойкам. Веревки тянули плечи слишком туго, но она и хотела, чтобы былослишком. Хотела меня наказать. Привязала к той кровати, где учила меня – нас –какие могут быть желания. Беспомощная, связанная, знающая, что мне не коснутьсяее и никто не коснется меня. В отдалении от нее мы не могли противостоять своейтяге к ней, но вот так, ощущая запах ее кожи и пота, мы только и могли хотетьее. Она была наркотик, и единственный способ спастись – это было никогда неполучить нового глотка, нового укола, новой ее дозы.

Я вырвалась частично из воспоминаний, обретя способностьдумать: это Жан-Клод был привязан к той кровати, а не я. Слишком высокое дляменя тело было, слишком мужское. Не я, но воспоминание продолжало жечь, исохраняло на его лице это осторожное выражение.

Я тронула его за лицо ладонью, постаравшись выразить, какогорчает меня, что с ним происходили такие страшные вещи. И что меня там небыло, чтобы его выручить. Мы сейчас слишком плотно закрывались собственнымищитами, чтобы он мог прочесть мои мысли, наверное – как и я его, – но онвидел то, что я хотела показать. И со вздохом, похожим на всхлип, он приник комне, поцеловал меня, будто выдохнул сквозь губы, и я целовала его так, будто онбыл последней каплей воды в умирающем от жажды мире.

На языке я ощутила сладкий металлический вкус крови, иЖан-Клод отдернулся.

– Прости, ma petite…

Я прервала извинение поцелуем, впившись в его рот, и онрухнул в этот поцелуй, держа меня ладонями, и его нагота вдавилась в меня, кактолько могла. Единственное, почему не ответило его тело – оно не могло, пока онголоден.