и еще… Как серийный убийца, который уже не может обойтись без новых жертв, мы раз за разом совершаем одни и те же преступления, и они в конце концов становятся частью нас самих… Таковы фильмы Морбюса Делакруа.

Он положил руку на колено Самиры. Она вздрогнула, ощутив сквозь латекс жар его пальцев. По мере того как Лефевр говорил, голос его становился громче, и в нем возникла хрипота.

– Эти фильмы открывают самые сокровенные уголки нашего сознания и будят в нас… запретное. Неосознанные стремления, желания… Мы теряем сон…

Его рука медленно, дрожа, поднималась сантиметр за сантиметром. Зрачки все расширялись…

– А тебе нравится брутальный секс? – вдруг спросила Самира.

Рука остановилась.

– Что?.. Э-э… да… а тебе?

– Да, – произнесла Чэн «особым» горловым голосом, который должен был пробрать его до самых кишок, она это знала.

Рука Ронана снова двинулась в атаку.

– У вина какой-то странный привкус, – сказала Самира. – По-моему, оно отдает пробкой.

– А по-моему, оно великолепно, – сказал Лефевр, отпивая глоток.

– У тебя есть наручники?

– Что?!. Нету… А зачем?

– Жаль… А шейный платок или галстук? Ну, чтобы меня связать? Тебе ведь нравится связывать партнершу? Тебе сейчас очень хочется меня связать, правда?

Она пристально на него уставилась. Ронан Лефевр разглядывал ее с удивлением. И не только. В глазах у него появилось что-то новое.

– И придушить меня? – прибавила она.

Голос студента звучал, как старая ржавая пила в очень твердом дереве, когда он произнес:

– Тебе так хочется этого? Это тебя возбуждает?

Самира увидела, что теперь зрачки полностью поглотили радужки его глаз, и между полуприкрытых век, слипшихся от бессонницы, зияют две черные дыры. Как он проводит ночи?.. Адамово яблоко у него на шее то поднималось, то опускалось.

– А тебя, малыш Ронан, это возбуждает?

– Да, шлюха, – пророкотал он совсем другим, очень низким голосом. – Да, сука…

При звуке слова «шлюха» Самира почувствовала, как черное облако заволокло ее мозг. Она опустила глаза и увидела, что парень действительно возбудился.

– Ты уже так делал?

– Да… Да…

– Хочешь меня трахнуть?

– Да, черт возьми, еще как хочу!

– А ты знаешь, что одновременно душить и трахать приводит в фильмах ужасов к смерти, особенно когда душит молодой человек?

Ронан сардонически хохотнул. Самира взяла правую руку Лефевра и положила себе на шею таким образом, чтобы под пальцами ощущался пульс.

– Валяй, души…

Он сжал руку. Прижатые сонные артерии заставили Самиру немного задохнуться, а в глазах Ронана Лефевра расплылась, как пятно свежей нефти, чернота, готовая сожрать его мозг.

Внезапно Самира резким движением оторвала его руку от горла и вывернула кисть. Лефевр взвыл от боли.

– Ой, больно, больно!

– Да неужели?.. Жюдит Янсен, это имя тебе что-нибудь говорит? – крикнула она ему прямо в лицо.

Во взгляде студента промелькнула смесь изумления и непонимания.

– Что?

– Жюдит Янсен… Ты ведь когда-то напал на нее?

Он начал брыкаться – и вдруг вскочил и отступил на шаг, чтобы как следует ее разглядеть. Самира почувствовала, что теперь Лефевр действительно испугался.

– Кто ты? – крикнул он.

В ответ она достала удостоверение. Лицо его сразу бессильно обмякло.

– Опять эта история… – простонал он. – Я ничего ей не сделал! Она все наврала, эта…

На этот раз Лефевр воздержался от слова «шлюха». Самира тоже поднялась и холодно заглянула ему прямо в глаза.

– А теперь настал момент, чтобы ты рассказал мне твою версию произошедшего, малыш Ронан.

64

– Садитесь, майор, устраивайтесь поудобнее. Я хочу кое-что вам показать.

Сервас уселся в одно из красных кресел; Делакруа сел рядом, вооружившись пультом управления. Сначала экран мерцал какими-то пятнами, потом на нем появилось изображение. Крыши и колокольни маленького городка, измученного жарким солнцем, несмотря на ранний час, о котором говорили длинные тени на улицах. За крышами и террасами простиралась пустыня, сеть дорог, а еще дальше – горы. Бронзовые голоса колоколов и чириканье стрижей вокруг башенок колоколен.

Мексика…

Снимали, судя по всему, с балкона, а может быть, и из гостиничного номера. На первом плане – лицо, знакомое миллионам людей. Большие прозрачные глаза, живые и полные юмора, забранные назад волосы, уложенные на голове. Невероятно правильные и красивые черты лица. Актриса Клара Янсен.

ГОЛОС ДЕЛАКРУА: Первый приезд в Мексику, сейчас восемь утра. Клара Янсен, как вы себя чувствуете?

КЛАРА (смеясь): Да перестань меня снимать! Тебе еще не надоело все время меня снимать?

ДЕЛАКРУА: Есть две вещи, которые я никогда не перестану делать: снимать фильмы и целовать тебя.

КЛАРА (смеясь, нежно): Дай мне сигарету, дурачок.

В кадре появляется рука Делакруа с пачкой сигарет. Актриса берет из пачки сигарету и вставляет ее между своих редкостно красивых губ движением, одновременно насмешливым и элегантным. Снова появляется рука режиссера, на этот раз с зажигалкой. Клара наклоняется к маленькому огоньку; каждое ее движение полно бесконечной грации, глаза блестят.

ДЕЛАКУА: Ох, уж это небо, голубое до головокружения, этот почти что белый пейзаж, это солнце… Клара, что вы об этом думаете?

КЛАРА (с сомнением хмыкает): А я люблю дождь, ненастное море, серое небо, тучи, аллеи серебристых тополей вдоль берега, зелень деревьев и полей, и небо, как на картинах голландцев.

ДЕЛАКРУА (озадаченно): А какого художника особенно?

КЛАРА (смеется): Да пошел ты!

Ложа, либо в театральном, либо в кинозале. Лицо Клары Янсен отражается в зеркале, ярко освещенном четырехугольным светильником. В темноте угадывается присутствие Делакруа, он ведет съемку. Клара разгримировывается. Глаза у нее покраснели, по щекам текут слезы.

КЛАРА (совсем другим голосом, плаксивым, злым, визгливым и вульгарным): Да перестань же меня снимать! Ты же чокнутый, ты сам-то это знаешь? Прекрати обращаться со мной, как с последним дерьмом! Если ты не перестанешь унижать меня при всех, я вскрою себе вены!

ДЕЛАКРУА (в темноте, тихо): Валяй, ни в чем себе не отказывай, моя девочка. «Последний фильм Клары Янсен» будет собирать миллионы зрителей.

КЛАРА: Сволочь! Негодяй!

(Она рыдает, он ведет съемку.)

КЛАРА: Твой фильм – настоящее дерьмо!

ДЕЛАКРУА: Нет, это твоя игра – настоящее дерьмо, моя дорогая. Если ты будешь пить меньше вина и принимать меньше всяких порошков и виски, то, может быть, снова сможешь стать приличной актрисой. Потому что, если дело и дальше так пойдет, тебя больше никто не захочет снимать.

КЛАРА: Мерзавец! Жалкий фигляр!

ДЕЛАКРУА: Ну-ну, продолжай… Изливай свою желчь. Если публика увидит эти кадры, то с божественной, чудесной Кларой Янсен будет покончено, это ты понимаешь? Возьми себя в руки, черт тебя побери…

КЛАРА (уже просто вопит): Ненавижу тебя! Убирайся! Пошел вон из моей ложи!