станциях обслуживания… наркотики… нападение… Делакруа… Эту сказку создал ее разум, он ее нафантазировал и выстроил. Сказка не соответствует какой-либо реальности, но Жюдит верит в нее очень твердо. Я уверен, что если вы сейчас поедете, к примеру, на ту самую станцию обслуживания, то не найдете там никаких граффити на стенах туалета, и уж тем более ни ее новой фамилии, ни других посланий, которые она якобы читала.

– Но она действительно была под действием наркотика, – возразила Самира, – об этом говорят результаты анализов. И ее кто-то избил.

– Или она сама нарочно накачалась наркотиками, чтобы обвинить в этом Делакруа, поскольку была уверена, что он причастен к гибели ее матери… и наставить себе синяков она тоже могла, это видно.

– Да, но… все эти совпадения, такие точные… – не унималась Самира, явно не разделяя его сомнений.

– Они совпадают только в ее голове, – возразил психиатр. – Жюдит повсюду чудятся совпадения, символы и знаки, потому что она хочет их видеть. Она верит, что все эти указания имеют отношение к ее собственной истории, точно так же, как сторонники теорий заговора увязывают предполагаемые доказательства предполагаемых заговоров с помощью всяких ментальных хитростей. Но это, конечно, не означает, что заговоров не существует… Что, если это именно мозг подтолкнул ее к тому, чтобы придать смысл несуществующим событиям? Чтобы увидеть совпадения там, где их нет? Сконструировать из совершенно разных элементов, не имеющих между собой ничего общего, повествование, которое существует только в ее голове и никак не связано с реальностью? На самом деле Жюдит уже несколько лет страдает достаточно известной формой искажения восприятия, известной под названием «апофения».

– Апофения? – переспросил Сервас.

Психиатр кивнул.

– Видите ли, человеческий мозг – структура самая сложная и самая загадочная из всего, что существует на земле. Он к тому же и невиданной мощности компьютер, способный на необыкновенные достижения. Например, мгновенно распознает знакомое лицо среди сотен других, отбирает и оценивает с фантастически высоким уровнем точности нужную информацию, выделяя ее из «шума» информации бесполезной. Наш мозг настолько в этом поднаторел, что порой может и перестараться: например, нам кажется, что мы издали узнали кого-то в толпе еще до того, как поняли, что ошиблись. Апофения как раз и состоит в том, что человек видит то, чего нет и никогда не было… Типичный случай апофении – это парейдолия, от греческого эйдолон, то есть фантастическая зрительная иллюзия, видение. Ну, знаете, когда мы ассоциируем возбуждающий сигнал – например, пятно на стене или облако – с головой животного или с человеческим лицом… Это случается со всеми. Отличие таких людей, как Жюдит, от нас с вами состоит в том, что мы знаем: это иллюзия и наш мозг ошибается, и это просто совпадение, сходство, а вовсе не знак, посланный нам Богом или еще кем-нибудь.

Он говорил медленным и спокойным голосом, настолько низким и торжественным, что у Серваса возникло ощущение, будто этот голос вибрирует у него где-то в солнечном сплетении.

– Патологическая апофения упоминается в DSM-5, учебном пособии по статистике и диагностике ментальных нарушений, как нарушение, принадлежащее к спектру шизофренических. Та форма, которой страдает Жюдит, встречается часто, и многое может поведать о том, почему столько людей в начале двадцать первого века теряются в лабиринте символов и знаков, которые им повсюду подсовывает контркультура. На мой взгляд, это есть следствие того повышенного интереса, который изрядная часть публики питает к тайным чувствам, эзотерическим значениям и масштабным галлюцинациям, инспирированным сильными мира сего. И не подать виду и не выдать себя можно только умело управляя мотором поиска и дискутируя на эту тему на форумах. Мы страстно хотим найти порядок в хаосе, найти объяснение, иметь хотя бы видимость контроля над хаосом, что царит в наших жизнях. По сути дела, все заговорщики – легковерные люди, которые принимают себя за недоверчивых и верят другим легковерным. Но я повторяю: это не значит, что заговоров не существует. Получается как в той детской притче, когда мальчик кричал: «Волки, волки!», чтобы просто напугать односельчан, и ему перестали верить, а когда и в самом деле появились волки, ему никто не пришел на помощь…

Ручка психиатра, зажатая в пальцах с ухоженными ногтями, отбивала такт его рассуждений, как дирижерская палочка.

– В случае Жюдит, эта мания все истолковывать по-своему появилась в результате истории гибели ее матери. Девушка искала и отчаянно стремилась найти этому другое объяснение: что-то, пусть более темное и мрачное, но в то же время более логичное, чем банальная уличная авария. Она сама по кусочкам собрала пазл этой истории. Надо сказать, что и поныне в интернете циркулируют сплетни вокруг «про́клятого» фильма, вокруг пресловутого «Орфея». Этот фильм, «Орфей, или Спираль Зла», отлично посодействовал развитию паранойи; мало того, он облек эту паранойю в плоть и кровь.

Психиатр взглянул на них из-под длинных светлых ресниц.

– А дальше апофения Жюдит сделала свое дело: девушка начала повсюду видеть какие-то знаки. И все они были адресованы исключительно ей: и граффити, о которых вы говорили, и надписи на дереве. Призываю вас стать на ее место, чтобы самим все это понять. Вполне вероятно, что в случае с пятном на стене или с облаком возникшие образы имеют относительно слабую связь с тем, что, как ей показалось, она увидела. Когда Жюдит подала жалобу на того несчастного студента, она уже была у меня под наблюдением… А со временем темы Морбюса Делакруа, съемок «проклятого» фильма и гибели матери обрели в ее рассуждениях черты одержимости.

Психиатр встал, подошел к окну и сквозь шторы посмотрел, что происходит снаружи. Кабинет находился на первом этаже, и вдоль тротуара стоял грузовой фургон, которым обычно пользовались для перевозки вещей при переезде. Врач вернулся на свое место и снова заговорил:

– Насколько я понял, этот студент, который учился с ней на одном факультете и с которым они сблизились на вечеринке, был страстным фанатом Делакруа. В полиции я выразил свое осторожное мнение о том, что обвинения в его адрес со стороны Жюдит кажутся мне подозрительными и что судебному медику не мешало бы сначала осмотреть ее еще до того, как синяки исчезнут, чтобы проверить, могла ли она сама нанести себе несколько ударов. Когда студента отпустили, Жюдит обвинила меня в преступном сговоре с ним, с Морбюсом Делакруа и со всеми остальными – какой бы смысл она ни придавала этому слову. Она до сих пор на меня обижается.

Он медленно подошел к письменному столу, уселся за него и пристально посмотрел на них своим нейтральным, но проницательным