более подстрекательских слов, чем «национальное самосознание».

Маркс считал, что «существует лишь одно средство… упростить агонию старого общества и кровавые муки родов нового – революционный терроризм». Прекрасен в своей «Военной переписке» и Ленин. Сплошная брань, любимое слово «расстрел» (даже за пять фунтов хлеба). Славные, теплые были ребята.

В чем различие меж НЭПом двадцатых годов и НЭПом нынешним? Тот был введен в быт общества после гражданской войны, а сегодняшний – предшествует ей.

Вечное заблуждение, что правда одна. Поиски духа в разное время, в разных условиях, у разных натур творят особую мозаику мира. Каждое наше постижение находит в ней свое оправдание. Кому не ведома буддистская истина – желания суть источники зла? Вот другая – жизненно важно не удовлетворять желания, но иметь их. Две правды – одна исключает другую – и обе по-своему справедливы.

Сколько борцов! И среди ущемленных, хранящих свои былые доспехи и среди новых радикалов. Кстати, меж ними не так уж редки те, кто без мучений сменил знамена. Эти ветераны борьбы почти искренни в своем новом рвении. Видимо, в этой тяге к ристалищу не только желание быть на плаву, но нечто даже физиологическое.

Нет ничего более избирательного и прихотливого, чем признание.

Жить в ледяном оцепенении – тяжкий, но верный способ выжить.

Злой, не имевший иллюзий Бунин так остро, так запредельно чувствовал! Независимый от чужих призывов, зависимый от своей отзывчивости.

Вот и настал исторический срок конвертируемой валюты и конвертируемых идей.

– Бываешь ли ты когда-нибудь неправ? – с запальчивостью спросил его собеседник.

Немного подумав, он ответил:

– Нет, не бываю. Я прав всегда. Может быть, чувство своей правоты – естественное первородное чувство, может быть, это мой тяжкий крест.

Фильм по моей «Царской охоте», сильно испортивший первоисточник, пользуется успехом у зрителя. В который раз мы с ним разошлись.

Благосклонное прикосновение моды почти равносильно удушению. В ее объятиях задохнулись и те, кто этого не заслуживал. Имею в виду не только поэтов, известных актеров и авторов книг. Взгляните на тех, кто ставит свечи и целуется с иерархами церкви. Любой проходимец, последний прохвост томно закатывает глаза и вздыхает: «Это не по-христиански». Можно с уверенностью предсказать пришествие новой волны безверия.

Большинство никогда не бывает правым – вот что делает уязвимым и свободные выборы, и саму демократию. Так что ж – диктатура? Тупик, господа.

Новый бестселлер для нашей публики – «Майн кампф». На каждом лотке можно увидеть библию двадцатого века.

Процесс известен: мысль заменяют идеей, идею – идеологией, идеологию – фразой. А с наступлением ее власти всякая нравственность иллюзорна. Нужно только найти подходящее слово. Замените «брезгливость» «чистоплюйством», и любое бесстыдство уже оправдано.

Покойный Алянский мне рассказывал о том, что последние дни Блока были к тому же омрачены открытой связью Любови Дмитриевны с клоуном из цирка Дельвари. Они часто появлялись втроем. Блок вел себя при этом стоически – ничем не выдавал своих чувств.

Союзы талантливых людей по большей части обречены. И чем одаренней люди, тем чаще рвутся самые прочные связи. Дружба Тургенева и Некрасова, близость Тургенева и Толстого – как это все печально кончилось! Чехов и Левитан, Блок и Белый, Горький и Леонид Андреев, Горький и Бунин – несть числа. Сначала – бурное увлечение вплоть до объяснений в любви (так было у Горького с Немировичем, у Немировича со Станиславским) и столь же пламенные разрывы. Тут даже не тайное соперничество, не «два медведя в одной берлоге» – тут два костра пожирают друг друга. Гореть надежней на расстоянии.

Скромное маленькое открытие – как выстраивается рассказ. Несколько различных сюжетов однажды сводятся воедино, и все они питают друг друга. Создавая некую новую целостность.

Нет, революция не была навязана народным массам несколькими сумасшедшими книжниками, как принято нынче себя успокаивать. Она была лишь катализирована. Жажда великого передела живет веками в душе народной как самая мощная ее страсть. С каким восторгом и исступлением «раскулачивали» своего соседа, горбатившегося с рассвета до ночи. Уносили все – до последней скатерти. Мстили жизни за собственное поражение. Оно ведь всегда несправедливо и, стало быть, это возмездие свято.

Насколько же слово «предназначенность» точнее слова «предназначение».

Молодые строят воздушные замки, зрелые рассчитывают на нормальный ход жизни, старики надеются на смерть без мучений.

Само собою, оксюморон обязан своим происхождением не изобретательности автора. Вся жизнь развивается как оксюморон. Но, встретясь с ним, в прозе или в поэзии, всегда дивишься, точно впервые, его притягательности и заразительности. В жизни, бытовой и общественной, а особливо – в душевной жизни противоречащие начала исходно заряжены отторжением. Однако художество с его склонностью к обострению, к тайной правде метафоры, обнаруживает незримую связь несочетаемых сочетаний и весь артистизм диалектики. Вот эту магию оксюморона, его эстетическую потенцию, похоже, имел в виду и Франс, когда советовал «сталкивать эпитеты лбами».

Вы устали от ежедневных забот? Вам захотелось повеселиться? Отлично. Есть веселящий газ.

Ухитрился испортить вступительным словом впечатление от своего творения. Bilde, Kunstler, rede nicht!

Он был так ласков со мной, даже нежен, так щедро источал похвалы – я понял, что он окончательно сдался обезоруживающему возрасту.

Если уж выбирать религию, то стоит предпочесть бахаизм, объединивший в себе все веры.

Интеллигентская среда – странная смесь апломба и стадности.

Он взошел на трибуну, начал речь, и сразу же стало очевидно, как душит его тяжелая злоба ко всем, кто чужд ему – независимой мыслью, образованием, составом крови, своим непохожим душевным строем. Из этого тщедушного тела извергалась настоящая страсть – темная, жгучая, ядовитая. Если бы только он мог поджечь это горючее существо, которое его пожирало, чтобы оно испепелило чужое ненавистное семя!

Багрицкий прогуливался с писателем по лианозовской платформе и – на пари, в полторы минуты – выдал о ней прелестный сонет. Приятель смотрел на него, как на мага. «Могу вот так по любому поводу, – сказал Багрицкий, – но не хочу». – «Не хочешь?!» – «Да. Не хочу. Противно».

«Для хорошей души весь мир – отечество», – внушал Демокрит своим согражданам, но эти души остались глухи. Сменяют друг друга тысячелетия – все то же безмолвие в ответ. И все-таки нет-нет и откликнется чья-то хорошая душа. Нобелеат Октавио Пас сказал, что «главная задача двадцать первого века – создание космополитического общества». Отзывается и Гасан Гусейнов: «Тот, в ком космополит победит патриота, уже никогда не превратится в зверя».

Когда Тютчева