Из-за Джеймса-младшего все и закончилось. А может, из-за меня: я так привыкла врать, что выдала очередную ложь, даже не успев подумать. Мать опять напилась и оставила ребенка одного, когда нагрянул Ублюдок и обнаружил наследника орущим среди мокрых пеленок в пустом доме. И понеслось: «что ты за мать», да «мне следовало бы вызвать полицию», да «если ты думаешь, что я позволю тебе хотя бы приблизиться к моему сыну», да «сколько гребаных раз тебе вдалбливать одно и то же» – Ублюдок ругался последними словами, вот как он разозлился; и что мне оставалось делать, как не взять вину на себя?

– Я обещала, что посижу с малышом, – сказала я ему. – Мать меня покрывает: я надеялась, что улизну на несколько минут и никто не узнает.

Она позволила мне солгать ради нее, а я позволила ему отвесить мне пощечину. Мы обе, видимо, полагали, что на этом все и закончится, но когда ничего не закончилось, когда он заставил ее выбирать между дочерью и сыном, она не опровергла мою ложь, и я, как мне было велено, собрала свои манатки и вымелась.

– Ты уже взрослая, – только и сказала она мне. – Ты справишься.

* * *

Когда мать Курта выперла его из дома, ему пришлось жить под сраным мостом. У меня, по крайней мере, был «бьюик». Я могла перед школой принимать душ в раздевалке или, если приспичит, дома у Джесси Горина. Ты водилась с ним в детстве, была знакома с его трудоголиком-отцом и сидевшей на таблетках матерью, но ты не знала его позднее, когда семью постигла логичная развязка: отец умер, мать застрелилась в спальне среди дешевой мебели из «Кей-марта», потому что всю прежнюю обстановку изъяли за неплатежи. Печальный пустой дом плюс торчок на верхнем этаже означали, что я без проблем могу перекантоваться здесь дождливой ночью или в любое другое время, заночевав в полуподвале. Он даже не заставлял меня отсасывать ему за ночлег. Однажды я застала его мастурбирующим, и ему так понравилось, что время от времени я наблюдала за сим действом, но речь о равноценном обмене и близко не шла. Скорее одолжение, как и то, что я составляла ему компанию за прослушиванием его дерьмового хеви-метала и притворялась, будто у меня не вянут уши. Иногда мы вытаскивали из недр шкафа игрушечные фигурки и заставляли Хи-Мэна делать минет Скелетору или изображали, как солдаты Джи-Ай Джо занимаются анальным сексом, а потом до рассвета смотрели старые выпуски «Бала металлистов».

Джесси, Марк и Дилан оказались не такими сволочами, какими изо всех сил старались стать. Когда я после ухода из дому разыскала их на роллердроме, подошла и спросила, нельзя ли мне покататься на скейте, они смирились, выделили мне косячок, потом пластырь, а затем и угол в полуподвале Джесси, где я провела самую первую ночь. Они были не самые лучшие собеседники; меня порядком достали одни и те же споры кто лучше, Morpheus Descends или Napalm Death, не говоря уже о том, что приходилось слушать их «поэзию» и каждый раз изобретать ответные реплики без терминов «нудно» и «ужасно». Ну да, ну да, колючая проволока оставляет на сердце кровавый след, и темнота опускается снова и снова, так и подмывало сказать меня, а вы продолжаете трахаться, убивать, умирать, как и все прочие, – ладно, но ради бога, неужели обязательно делать все это в рифму?

Джесси нашел мне работу в супермаркете «Джайнт», где всем было глубоко плевать на дьяволопоклонничество, пока не забываешь упаковывать товар в двойные пакеты. Если бы дело происходило в кино, я получила бы место в каком-нибудь захудалом музыкальном магазинчике, просвещала лохов, фанатеющих от New Kids on the Block, получала ценные жизненные уроки от своего седеющего, но все еще сексуального босса, который по-джентльменски выждал бы несколько месяцев, прежде чем взгромоздить меня на прилавок и начать вызванивать по телефону. Вместо этого я обзавелась Бартом из овощного отдела, который, если прищуриться, слегка смахивал на Пола Маккартни, Линдой из мясного, которая мечтала вернуть меня к Господу при помощи пары ужинов с жарким, и Джереми, нашего озабоченного менеджера, волочившегося за каждой юбкой, за исключением меня.

Помнишь, Декс, как в детстве ты смешивала все краски из акварельного набора, думая, что получится разноцветная радуга, а вместо этого выходило лишь то, что у нас называлось «детской неожиданностью», цвет дерьма и разочарования? Так же и с запахом в супермаркете через час-два после открытия: ароматы сырого мяса, свежих овощей, замороженной пиццы и отбеливателя сливаются в неистребимую вонь гастронома, которую не отстирать никакими силами. Но я получила минимальный доход и доступ к любым просроченным продуктам, которые хотела выудить из мусорной кучи, поэтому терпела. И каждую свободную минуту наблюдала за раздвижными дверьми, ожидая, что сейчас войдешь ты, чтобы застукать меня в фартуке и с услужливой улыбкой на устах. Но ты не пришла.

Сон давался тяжело: сплошные неудобства. Можно было спать полулежа на переднем кресле, и тогда шея падала набок, кровь приливала к ногам, руки деть было некуда, и я просыпалась от потекшей слюны. Можно было устроиться в позе эмбриона на заднем сиденье, упершись головой и носками в дверцы, словно тело служит единственной распоркой, предохраняющей автомобиль от самосплющивания. Кроме того, спать мешали разные звуки: машины и сирены, сверчки и самолеты, которых дома не услышишь, и все они пугали, а отделяло меня от страшной улицы лишь тонкое стекло. Каждую минуту можно было ожидать шагов, поскребывания пальца по стеклу, лязга отвертки в замке, лица в окне. Если такое случалось, а иногда случалось, я могла завести двигатель и уехать.

Я могла бы сбежать навсегда. Но осталась ради тебя. Мы вдвоем мчимся на Запад – таков был план. А я люблю придерживаться плана.

Если бы я спросила, ты бы ответила: «Уезжай». Ты бы сама сунула мне карту. Как маленькая девочка, которая стискивает крошечные кулачки и говорит маме: «Хоть бы ты умерла». Малявку не слушают. Ей дают подзатыльник и ждут, пока ее бешенство утихнет. Это называется вера.

Знаешь, по-моему, все это чушь собачья: вера, некое «шестое чувство», когда якобы «знаешь», а на самом деле выдаешь желаемое за действительное, притворяешься или не замечаешь противоречий. Однако во что-то верить все-таки надо. Я верю в то, что гравитация не дает мне улететь в космос и что люди произошли от обезьян. Я верю, что шестьдесят процентов заявлений правительства лживы и что поклонникам теории заговора самое место в том же дурдоме, где есть палаты для похищенных