Под душем? То есть в буквальном смысле грязная лгунья, а?

– Быть тобой.

День откровений. Священное место, где говорят только правду, – вот как она сказала.

– Дерьмово. Страшно. Трудно.

– Я так и думала.

Я села. Обняла ее, что было непривычно, поскольку раньше мы никогда не прикасались друг к другу, но и привычно, поскольку минуту назад мы обнимались.

– Тебе надо чаще так делать, – сказала я. – Обнажаться. Тогда тебя скорее полюбят.

– Нет, не полюбят.

– Нет, не полюбят, – согласилась я. – Кретины – не полюбят. Да и пошли они.

– Пошли они, – повторила она и набросилась на очередной винный коктейль: один, два, три долгих глотка – и бутылка опустела. Меня затошнило от одного вида.

– Ты ведь соображаешь, что делаешь, верно? – Я имела в виду выпивку и себя; я имела в виду потерю Крэйга и попытку не потерять самообладание, удержать в себе все свое дерьмо, чтобы и дальше быть той Никки Драммонд, какую видит в ней весь ее мирок.

Она усмехнулась и поцеловала меня в лоб: легкое касание губ и мимолетный, такой быстрый, что мне могло просто почудиться, тычок кошачьего язычка. Это так напомнило мне Лэйси, что всего на секунду я отвлеклась, закрыла глаза и представила нас втроем: Лэйси, Никки и меня, со сплетенными пальцами, сверкающими глазами, с бурлящей в нас любовью, в этом священном месте с его мертвыми вагонами и призрачной машиной хаоса, которая отвезет нас всех в невозможное.

– Я всегда знаю, что делаю, – сказала Никки, и ее голос заставил меня очнуться.

* * *

Все же надо было возвращаться домой, и когда я пришла, меня уже ждал отец. Они сидел на крыльце с кружкой в руке, как будто это могло кого-то обмануть.

– Я прикрыл тебя перед матерью, – сообщил он.

– Мой герой.

– Ханна… – Он подался вперед. – Ты пьяна?

– Ревнуешь?

– Учитывая… обстоятельства, я не скажу маме, но…

– Но? Но что? Мне надо вести себя лучше?

– Если хочешь поговорить о том, что ты сегодня видела…

– Нет.

Мне не хотелось говорить об этом. И уж конечно не хотелось, чтобы об этом говорил он.

– Представляю, что ты подумала. Но все совсем не так.

– Да неужели? А что, по-твоему, я подумала? Что ты с ней спишь?

– Ханна!

– По-твоему, такая картинка нарисовалась у меня в голове? Ты с ней, голые, в каком-нибудь вшивом мотеле? Или ты ее трахаешь прямо в пустом кинотеатре? Точно грязный старикашка на порносеансе. Только у вас все происходит в 3D?

– Давай поговорим утром, когда ты… – он откашлялся, – придешь в себя. Но прошу тебя, знай, что ничего такого не было.

– Разумеется, ничего такого не было. Ты же жирный старик, – сказала я, думая про себя: пни, пни сильнее. – Неужели ты и впрямь надеялся, что у тебя есть шанс?

– Лэйси нужно было с кем-то поговорить. Вот и все. Клянусь богом.

Его не проняло.

Я ему поверила. Частично. Почти целиком. Он и правда не хотел спать с Лэйси; он хотел быть ее отцом. Хрен редьки не слаще.

Я обогнула его:

– Ты не получишь нас обеих.

– Ты… э-э… Ты не расскажешь маме?

– Ничего не было, – отрезала я, и он, должно быть, подумал, что я про сегодняшний день, а не про все, что случилось раньше, все, что было между нами, про мои детские годы и мою веру в него, мою прежнюю жизнь, потому что, судя по его виду, он почувствовал облегчение.

* * *

Я не ждала, что Лэйси извинится. «Никогда не извиняйся», – это я крепко запомнила. В школе я избегала ее, а дома избегала отца. Девочки страдали сыпью и приступами головокружения. Батл-Крик съежился от страха перед дьяволом. Октябрь стремительно подходил к концу.

За неделю до Дня всех святых разразилась гроза. Последний вздох лета, прежде чем пойдет снег. Я дождалась, пока родители уснули, стащила ключи от машины и поехала на наше озеро. Как она удивится, думала я, когда увидит, что я научилась водить без ее помощи.

Я не сомневалась, что она там. Из-за грозы, из-за меня. Существуют неодолимые силы, но нет недвижимых предметов. Гроза позвала; мы всегда откликались.

Вид у нее был жутковатый: забрызганная грязью, влажно блестевшая в свете фар, она казалась диким порождением воды и ночи.

– Тебя не приглашали, – заявила она, когда я приблизилась. – Тебя не ждут.

Это свободная страна, могла бы по-детски возразить я, но понимала, что незаконно вторглась на чужую территорию, что все «наше» в действительности принадлежало ей. Она была хранителем всего дикого и свободного.

Меня не приглашали, но когда я опустилась на причал, она устроилась рядом. Мы сидели плечом к плечу, так близко, что даже шепот мог преодолеть расстояние между нами. Ее щека блестела. На ресницах повисли капли дождя. Она опустила голову, пряча глаза и выставляя напоказ нежную бледную покатость шеи и плеч. Татуировка расплылась черным пятном, ручейки чернил прочертили на позвоночнике темные вены.

Я прикоснулась к кляксе, некогда бывшей звездой:

– Какая же ты врушка.

Она чуть приподняла голову, так что я заметила ее улыбку.

– Кто как обзывается, тот так и называется. – И она снова повесила голову, будто тряпичная кукла. – Знаю, что ты думаешь. С ним ничего не было.

– Ты не знаешь, что я думаю. Больше не знаешь.

Она только рассмеялась.

– Тебе пора завязывать с дьявольскими штучками, Лэйси.

– Да что тут такого? Что они мне сделают? Утопят в колодце? Экзорцируют?

– Для начала выгонят.

– Ой, напугала!

– И… ну не знаю. А вдруг кому-то на самом деле станет плохо?

– При чем тут я? Ты же не веришь, что это я насылаю на них порчу? – Лэйси встряхнула головой, как собака. Брызги оказались холоднее капель дождя.

– Ты же знаешь этот город, Лэйси.

– А тебе-то что?

Тут она меня подловила.

– Лучше за себя беспокойся, – сказала Лэйси.

– У меня все в порядке.

– Впереди черная полоса.

– Это вроде как пророчество? – осведомилась я. – Или что? Угроза?

– Декс… – Она вздохнула. Наши плечи вздымались и опускались. Вдох, выдох. Медленно, равномерно. Дыши, Декс. Дыши, Лэйси. – Я хочу тебя защитить, Декс. Вот и все.

Никки сказала бы, что она ревнует. Что она нуждается в том, чтобы я нуждалась в ней, и не важно, насколько всем плохо.

– Что касается твоего папы, то ты тут ни при чем. И что касается Никки – тоже.

– Ага, конечно, дело в таинственном заговоре, в который ты не можешь меня посвятить, я поняла.

– Дело в Крэйге, – сказала она.

Первый ответ по существу, который я получила от нее с момента ее возвращения.