всего на одну ночь. Вероятность, что в мире еще осталась капелька волшебства, что монстры и фантазии реальны, что за каждой дверью прячутся чудеса. Что ребенок может нырнуть в темноту и пропасть навсегда. Все изменилось, когда я поняла, что монстры действительно существуют. Хеллоуин в Батл-Крике – не для слабонервных. Часы между заходом солнца в канун Дня всех святых и рассветом следующего дня – это полнейшая анархия, блуждающие банды подростков, которые вырвались за границы цивилизованности и превратились в животных. Это летающие тухлые яйца, парящая в воздухе туалетная бумага, подожженные почтовые ящики и орущие коты. Первого ноября в полицейских журналах регистрации приводов не хватало страниц: нарушения границ частной собственности, вандализм, стрельба посреди ночи, проникновение в чужие дома без разрешения – и это только те прегрешения, о которых люди удосужились заявить. Не исключаю, что в такие ночи копы предпочитали залечь на дно и дожидаться утра.

Трудно счесть совпадением, что Крэйг Эллисон покончил с собой именно на Хеллоуин. Он уединился в заколдованном святилище; привидения заявили права на него. Так, может, не одна только Лэйси заставляла всех нервничать, но и память о прошлом Дне всех святых, сияние зубастых тыкв, призраки Эллисонов, которые то и дело вставали на пути, бледные, изможденные, влачащие бессмысленное существование, с каждым шажком все ближе подползая к годовщине своего кошмара. Тот октябрь напоминал лавину, дни тащили всех нас по наклонной к пропасти, и даже влажная жара отказывалась отключать предупреждение: грядет беда.

Неудивительно, что городу снесло крышу, когда золотых дочурок выкосило одну за другой. Все закрутилось само собой. Девочки, которых, я уверена, Лэйси даже не знала, куда тише и пугливее меня до встречи с Лэйси, побежали к медсестре, а потом добрались и до газеты, потому что внезапно обнаружили у себя подозрительную сыпь на теле или странные полосы, мелькающие перед глазами. Диагноз: сатана. Три девушки, одновременно пораженные ларингитом, приписали потерю голоса колдовству Лэйси – пока не выяснилось, что президент ученического совета передал всем троим ключ от кабинета ученического совета, а заодно заразил гонореей горла. Запасной вратарь настаивал, что Лэйси поманила его дьявольской наживкой – минетом в лесу, а вместо этого потащила на сатанинский шабаш. Он пролез в местные теленовости, сочинив байку о кружащихся дервишах, кровопускании, раскраске лиц и оргии, в которой ему не позволили принять участие, что, по-видимому, его и раздосадовало больше всего.

Конечно, всерьез мы не верили. Мы верили, не веря; мы превратили все в шутку, притворяясь, что в ней есть доля правды, – благодаря шутке было легче бояться. Мы хотели бояться, как дети, визжащие на американских горках. Как ребенок, который прячется под одеялом и орет, пока папа не придет и не прогонит несуществующее чудище, – потому что это повод, чтобы не спать, потому что орать весело, потому что здорово иметь сильного надежного отца, который положит руку на лоб, потому что стенной шкаф большой и темный и кто его знает, что там прячется в глубине. Мы не верили, но хотели верить; мы верили, но заставляли себя смеяться. Мы шутили над Лэйси, позволяя ей верить, что мы поверили, мы скверно шутили над ней и над взрослыми, которые не улавливали тонкостей веры, видели только черную помаду, татуировку в виде пентаграммы, теряющих сознание девочек – и убеждались в серьезности происходящего.

Я говорю «мы», но, разумеется, имею в виду «их». После Лэйси я уже не могла стать одной из них. Я не могла поверить или позволить ей заподозрить, что я поверила. Я могла только гадать, верит ли она сама. Неужели она слетела с катушек – или это всего лишь спектакль? Затеянный, возможно, ради меня. Но с какой целью, я представить не могла, не хотела.

Само собой, состоялось собрание. Директор школы Портной предупредил, что речь идет о наших душах. Он вызвал на сцену Барбару Фуллер – «обеспокоенного родителя», хотя ее дочери было всего шесть лет; та, в свою очередь, представила доктора Изабеллу Форд, национального эксперта по дьяволопоклонничеству. Небось свою степень доктора философии в куче дерьма откопала, сказала бы Лэйси, если бы сидела рядом со мной в заднем ряду, а не пряталась в Мусорном Ряду в компании своих новых друзей и самокрутки с травкой. Форд и Фуллер разыграли пародию, в которой доктор, изображавшая сатанистку, приглашала миссис Фуллер на шабаш. Сатанизм заразен, предупреждали они, и вся аудитория оглянулась на меня.

– Просто скажите «нет»[62], – напомнила нам доктор. Чудодейственное средство Нэнси Рейган – другого лекарства он не знал, и поскольку вариантов не было, считалось, что оно работает.

* * *

За две недели до Дня всех святых Никки поймала меня в туалете и предложила прогулять школу. Октябрьские иды. Мне следовало насторожиться.

– Жутко охота в кино, – сказала она.

– Ты в курсе, что днем показывают только «Могучих утят»?

– Я выдержу, – ответила она, и поскольку у меня в бумажнике, благодаря отцу, завалялось несколько бесплатных билетов, а он в те дни работал преимущественно ночами, я согласилась.

И не успели в зале включить свет (после фильма, который сумел окончательно изничтожить мою ослабшую привязанность к Эмилио Эстевесу), как я их увидела. В первом ряду вырисовывались две фигуры, но я не сразу узнала его приземистый и ее эльфийский силуэты, они склонились друг к другу и разговаривали, плечи у нее тряслись от смеха, который я непременно узнала бы, если бы услышала. Титры закончились. Они встали. И обернулись.

Все равно что внезапно оказываешься в какой-то сцене из собственной жизни и видишь, что все запомнилось неправильно: сиденья не красные, а синие, пол усыпан сырными начос, а не залит содовой, отец старше и лысее, у девочки чужое лицо. Лицо Лэйси. Мой отец с чужой дочерью. Лэйси на третьесортном фильме с моим отцом, у которого в одной руке пиво, а другой он обнимает ее за плечо.

Лэйси всегда мечтала об отце, который не выбросит ее, как пакет с обкаканными подгузниками; он всегда мечтал о дочери с дичинкой в характере. С чего мне удивляться, что они нашли друг друга. У меня за спиной. В темноте.

– Декс, – произнесла Лэйси и остановилась. Кто-то потянул меня за руку. Я вспомнила про Никки. Вспомнила, что умею ходить и могу уйти; так я и поступила: побежала, не слыша топота ее армейских ботинок за спиной и не замечая отсутствия его шагов; я мчалась сломя голову, пока не добралась до машины Никки, прижалась к ней, как к родному дому, опершись на груду холодного металла,