— Не двигаться! — закричал грубый голос.

Захлопали дверцы машины, и меня окружили люди в милицейскойформе.

— Вы только посмотрите, что она делает! —воскликнул кто-то.

— Что? — переспросили из темноты.

— Она расстегнула ему штаны!

— Он же без сознания, — хмыкнул кто-то. — Эй,девушка, это что — ликбез? Вы изучаете мужскую анатомию?

— А что это у нее в руке? Ну-ка" ну-ка. Ах ты,ешкин кот! У нее ножницы. А какая ангельская мордаха! Что это с бабамислучилось?

— Положите ножницы на землю! — скомандовали мне.

Я подчинилась. Эх, не везет так не везет.

— Это мой муж, — попыталась защититься я, когдаменя за шкирку подняли с колен.

— Бедный мужик, — посочувствовал кто-то. —Посмотрите, с ним все в порядке?

— Да уж, подоспели мы вовремя. Первый раз вижу такойсадизм. Она хотела его оскопить!

— Ничего подобного! — рассердилась я, понимая, чтодобром это происшествие уж точно не закончится. Очнувшись, Туманов с огромнымудовольствием даст против меня показания, и меня упекут в кутузку. Здесь даженет любимого капитана Щедрина. Ужас, просто ужас.

— Все было не так, как вы думаете! — продолжалаупорствовать я. — Мы собирались заняться сексом, но у моего мужа заеломолнию на штанах. Я достала ножницы, чтобы попытаться ее освободить, но тут емустало плохо. И он упал.

Милиционеры заржали. Я в сердцах плюнула на асфальт. Самойнастоящей слюной. У меня ее во рту скопилось невероятное количество. От страха,наверное. Честное слово, я могла бы заплевать весь милицейский наряд, приди мнеэто в голову.

Туманов между тем начал подавать первые признаки жизни.Отобрав у меня ножницы, милиционеры решили, что я больше не представляю для нихопасности, и даже не стали скручивать мои руки за спиной. Когда Туманов открылглаза и пошевелился, они сосредоточили все внимание на нем. И в этот моменткто-то, подошедший сзади, осторожно взял меня за руку и сжал ее.

Обернувшись, я разинула рот. Это был не кто иной, какТуманов номер два! Я настолько оторопела, увидев его здесь, в этом городе, вэтом переулке, да еще в такое время, что просто лишилась дара речи! Впрочем,один раз мне удалось издать нечто, похожее на кваканье.

— Ш-ш! — сказал самозванец и увлек меня замусорные баки. Пока милиционеры возились с настоящим Тумановым, мы отступали иотступали, пока не добрались до входа в один из подъездов жилого дома. Здесьмой, так сказать, третий муж потащил меня по круто уходящим вниз ступенькам вподвал.

«Все, он хочет меня прикончить, — обреченно подумалар. — Может быть, лучше вернуться к ментам?» Я уже вдохнула воздух, чтобызакричать, но тут дверь подвала за нами захлопнулась, и Туманов, верно,почувствовав мое состояние, обнял меня и прижал к груди. Причем таким образом,что мои губы плотно прижались к его рубашке, потому что куртка быларасстегнута. Вряд ли мне удастся издать сколько-нибудь громкое восклицание.

— Тихо! — прошептал он.

В ответ я дернулась и изо всех сил втянула воздух носом. Егомне катастрофически не хватило. Поэтому я дернулась сильнее.

— Не могу поверить, что ты меня боишься! —прошипел самозванец мне прямо в макушку, согрев ее влажным дыханием.

— Конечно, боюсь, — промычала я. — Я до сихпор не знаю, кто ты и какого черта тебе от меня надо.

— Вот это да! — насмешливо сказал тот. — Этоведь я, Юра Туманов. Я живу у тебя на диване.

— Вот видишь, ты опять!

На улице между тем обнаружили мое исчезновение.

Раздался мат, топот и какая-то возня.

— Нас найдут, — пробормотала я. — И меняпосадят в тюрьму.

— Еще бы! Ты ведь оглушила мужика и покушалась на егомужское достоинство.

— Я хотела только посмотреть на его зад!

Лже-Туманов затрясся от беззвучного смеха.

— Это что, твое хобби? — спросил оннаконец. — Нет, правда, что ты потеряла в его штанах? Или у тебя такпроявляется тоска по мужу?

Он прикусил язык, поняв, что проговорился. Я не сталакричать: «Ага!» Между нами повисло многозначительное молчание. В подвале пахлогнилой картошкой, воздух был насыщен привкусом ржавчины. Я только сейчасзаметила, что изо всех сил вцепилась обеими руками в воротник его куртки.

— Если ты тоскуешь по мне, то давай поскорее вернемсядомой. И не будем расстилать проклятый диван. Туманов номер два неуклюжепопытался выбраться из ловушки, в которую попался по собственному недосмотру.

— Может быть, ты скажешь хотя бы, как тебязовут? — тихо спросила я, поднимая голову.

В темноте его лицо было видно очень смутно. Сейчас здесьглавенствовали запахи. В отличие от прелой вони, застоявшейся в подвале, отмоего визави пахло туалетной водой, которая мне очень нравилась. Мне вообще,так это ни странно, многое в нем нравилось.

— Разве имя имеет значение? — пробормотал он.

Не знаю, как это получилось, но уже в следующее мгновение мысамозабвенно целовались, балансируя на узкой бетонной ступеньке и рискуязагреметь в темные глубины подвала, словно пара мешков с костями. Сначала япребывала в эйфории и просто таяла от неизведанных ощущений. Пожалуй, такого сомной вообще никогда прежде не случалось. Потом в голове стали потихонькускрестись мысли, напоминая обо всех неприятных вещах, которые были связаны сэтим парнем. Не потому, что он плохо целовался, а потому, что мне безумнохотелось узнать о нем всю правду.

Меня одолевали сомнения. «Он просто использует меня. Хочетзаткнуть рот. Если я потеряю от него голову, это будет ему только на руку. Онтут же примется манипулировать мной». О, я отлично знала, как происходитпроцесс медленного превращения пламенного влюбленного в холодного любовника.Чаще всего через стадию медленного остывания. Даже Берингов, который изо всехсил старался соответствовать идеальному образцу, время от времени выдавалчто-нибудь типа: «Помолчи, деточка». Или: «Это мужское дело».

Я живо представила себе самозванца, который лежит на диванеи командует: «Не подходи к телефону. Если надо, позвонят утром. Уже двенадцатьночи». Стоит только позволить мужчине лишнее, как он тут же сядет тебе наголову и свесит ноги. Я замотала головой и попыталась оттолкнуть самозванца отсебя.

— Что? — спросил он непонимающе.

— Кажется, милиция уже уехала, — задыхаясь,пробормотала я.

Тот немного помолчал, потом мрачно заметил:

— Значит, ты ничего не хочешь?

— Чего — ничего? Целоваться с тобой в подвале чужогодома в чужом городе? Не хочу.

— Мы сегодня же вернемся в Москву.