— Не надейся, что дома что-нибудь изменится.

Я сама почувствовала, каким мерзким стал мой тон.

Впрочем, как же может быть иначе? Он ведь по-прежнему нехочет ничего рассказывать. Значит, доверия между нами не будет. И с егостороны, как я и предполагала, это была только попытка обольщения. Просто,чтобы было удобнее. Действительно, раньше ему как-то не представлялось случаяиспробовать на мне свои чары. А сейчас, когда он спас меня от милиции, сам богвелел ему подсуетиться.

— Если я и позволяю тебе, как ты выразился, жить намоем диване, то только потому, что еще не пришло мое время.

— Мое тоже, — пробормотал Туманов.

Свет луны и фонарей, проникавший в подвал через крошечноеокошко, освещал его лицо. Глаза сверкали, словно слюдяные кружочки. Не знаю,что он имел в виду. Может быть, угрожал.

По молчаливому согласию мы больше не задавали друг другуникаких вопросов относительно происходящего. Выбравшись из подвала, мы вышли напроспект и поймали машину. Туманов номер два велел шоферу ехать на вокзал.Словно дети, самозабвенно играющие в интересную игру, мы усердно притворялись,что не случилось ничего особенного. Я не задала ни одного вопроса, хотямысленно перебрала их сотню. Как этот парень обнаружил нас с Тумановым впереулке? Вероятно, он следил за мной. Неужели от самой Москвы?

Но почему я не заметила его? А этот бег по переулкам?

Если он бежал следом, почему я его не слышала? Вероятно, мнебыло просто не до этого. Я ведь не оглядывалась назад.

Наверное, он прослушал все телефонные разговоры, узнал голосТуманова и догадался, что я поеду в Питер.

Пока я сидела в холле фирмы «Веста плюс», он летел всамолете. А может, вел слежку от самого дома и ехал со мной в одном поезде? Нозачем, зачем все это?

Моя записка: «Не волнуйся, ночую у, подруги» по-прежнемулежала под зеркалом и выглядела достаточно жалко. Раздеваясь, Туманов номер двасмотрел на меня с затаенным ожиданием. Наверное, он рассчитывал, что диван емусегодня раскладывать не придется. Однако я придерживалась иного мнения.

— Можешь не сверлить меня глазами, — сказала я,заворачиваясь в длинный халат. — То, что мне понравилось с тобойцеловаться, еще ничего не значит.

Туманов расцвел, словно сиреневый куст под майским солнцем.Вероятно, признавшись в том, что мне понравилось с ним целоваться, янеобыкновенно польстила его самолюбию. Несмотря на то, что мне зверски хотелосьспать, только я погасила свет и нырнула под одеяло, сон мгновенно пропал. Вздыхаяи ворочаясь, я провела полночи, и утром встала хмурая. До следующеговоскресенья делать мне было нечего.

Однако я ждала информации от частных детективов. Янадеялась, что Виктор что-нибудь выяснил о сестре Скитальцева Светлане. Ее рольв истории с запиской меня очень волновала. Если первую записку, которая привеламеня в кафе на Триумфальной площади, передала она, то и приглашение на конкурсмоделей одежды тоже могло быть делом ее рук. Зачем мне хороводиться с этойдевицей, скажите на милость?

Словно подслушав мои мысли, зазвонил телефон.

Трубка заговорила голосом секретарши частного сыскного бюро.Болтая обо всякой ерунде, Елена, как обычно, назначила мне час встречи сдетективом. Я полетела на «Речной», сгорая от нетерпения. Виктор стоял наостановке маршруток, немного поодаль от небольшой очереди, и смотрел посторонам ничего не выражающим взглядом. Как только я приблизилась, подошламашина, и Виктор кивком указал мне на нее. Вероятно, он хотел, чтобы мы уехалиотсюда. Ладно, поговорим в маршрутке.

Я пристроилась к очереди и, когда влезла в салон, селаспиной к водителю, прямо у входа, положив сумочку на соседнее сиденье.Повернулась, чтобы посмотреть, где Виктор. Он как раз подошел к двери и занесногу внутрь.

Потом он как-то странно посмотрел на меня и хотел что-тосказать, но не смог. Схватился за грудь и начал падать лицом вперед.

— Помогите ему! — закричала какая-то женщина изглубины салона. — Видите, ему плохо!

Виктору было не просто плохо. Когда он упал в салон, сталавидна дырка у него на спине. Дырка от пули. Кажется, я завизжала первая.Водитель выскочил на улицу и, обежав машину, принялся тащить Виктора на улицу.

Подоспели менты, которых оказалось возле метро тьма-тьмущая.Я остановилась поодаль, заткнула уши двумя руками и закрыла глаза. Я не желалабольше видеть смерть рядом с собой. Не желала!

Однако, как и раньше, убийца не стал предварительно со мнойсоветоваться. Виктор лежал на земле недвижимый, и где-то неподалеку уже искриланад крышами легковушек синяя мигалка «Скорой». Я знала, что врачи Виктору ничемне помогут, потому что стрелял в него не дилетант. Кто бы он ни был, он угробилуже трех человек.

Милиционеры пытались беседовать со мной как со свидетелемпроисшествия, но я повторяла, словно попугай, что ничего не видела и не знаю.То же самое твердили и остальные пассажиры маршрутки, которая так и недвинулась с места. Тот, кто стрелял, отлично знал, куда надо послать пулю,чтобы убить наповал. В метро меня трясло, словно осиновый лист. И поехала я не домой,а к Валдаеву в больницу. Конспирация потеряла всякий смысл.

Валдаева в палате не оказалось. Занята была всего однакойка, на которой лицом к стене лежал человек в синей пижаме, подтянув ноги кподбородку. Остальные кровати были пусты и аккуратно застелены.

— А где ваш сосед? — непроизвольно спросила я,растерянно оглядываясь по сторонам.

— Нету, — не оборачиваясь, ответил пациент. —Помер.

— Как помер? — ахнула я. — Этого не можетбыть!

Из-за чего это случилось? Когда?

— Позавчера, — пациент наконец повернулся лицом комне. Он был небрит и мрачен.

Уронив сумку на пол, я зарыдала, бросившись лицом на белыепростыни опустевшей кровати. На мои вопли и стенания прибежала медсестра. Онабыла размером с невысокий шкаф и держала руки в карманах халата.

— Это что у нас тут? — ужасным голосом вопросилаона.

— Да вот, девка убивается по Смирнову.

— Убиваться, пожалуйста, в коридор, — повелеламедсестра. — Кто ее сюда пустил?

— По какому Смирнову? — перестав рыдать, спросилая, сдувая волосы со вспотевшего лба. — По Валдаеву!

— А… Так Валдаев не помер. Его в другую палатуперевели, — спокойно ответил пациент, доставая из тумбочки пачку печенья ипринимаясь жевать.

— Ты что, дурак совсем? — закричала я и в сердцахбросила в глупого пациента подушкой, попавшейся мне под руку. Подушкаприземлилась ему на лицо, и он истерически закашлялся.

— Ты че, офонарела? — взревела медсестра, габаритыкоторой позволяли ей пребывать в уверенности, что хамский тон в общении слюдьми вполне уместен.