– Я был растерян, раздавлен, – продолжил я тем желасковым шепотом, который мог услышать только он. – И, несомненно, пропалбы. Но меня нашел другой человек, добрый человек. Он вернул меня к жизни, и стех пор я никогда не страдал. Отец, я проделал долгий путь, чтобы сказать тебеоб этом. Я не знал, что ты жив. Мне и не снилось, что ты жив. Я решил, что тыпогиб в тот день, когда рухнул весь мой мир. А теперь я пришел сюда, чтобысказать тебе: ты никогда, никогда не должен из-за меня горевать.

– Андрей, – только и прошептал он.

Выражение его лица практически не изменилось – в немпоявилось только спокойное удивление. Он неподвижно сидел, держа рукамипоставленную на колени бутылку, распрямив мощные плечи; длинные, как никогда,рыже-седые волосы почти сливались с мехом шубы.

Он был красивым мужчиной, красивым. Чтобы понять это, мнепотребовались глаза монстра. Мне потребовалось зрение демона, чтобы увидеть и вполной мере оценить силу и мощь не только его гигантского тела, но и личности вцелом. Только налитые кровью белки глаз выдавали душевную слабость.

– Теперь забудь меня, отец, – сказал я. – Забудь,как будто монахи отослали меня в дальние страны. Но помни, что только из-затебя я никогда не буду погребен в земляных монастырских могилах. Нет, можетбыть, со мной случится что-то другое. Но от этого я не пострадаю. Благодарятебе, потому что ты не смирился и пришел в тот день с требованием, чтобы япоехал с тобой и доказал, что я достоин называться твоим сыном.

Я повернулся, чтобы уйти. Он метнулся вперед, сжимая левойрукой горлышко бутылки, а могучей правой рукой хватая меня за запястье. С былойсилой он потянул меня вниз, к себе, и прижался губами к моей склоненной голове.

Господи, только бы он не понял! Не дай ему почувствовать,как я изменился. Я в отчаянии закрыл глаза.

Но я был молодым, далеко не таким жестким и холодным, какмой господин, нет, и наполовину не таким, даже на четверть. Он почувствовалтолько, что у меня мягкие волосы и, может быть, мягкая, но холодная, как лед,благоухающая зимой кожа.

– Андрей, мой ангел, мой талантливый, золотой сынок! –Я повернулся и крепко обнял его левой рукой. Я расцеловал всю его голову так,как ни за что не сумел бы сделать это, когда был ребенком. Я прижал его ксердцу.

– Отец, не пей больше, – едва слышно попросил я. –Возьми себя в руки и стань опять охотником. Стань самим собой, отец.

– Андрей, мне в жизни никто не поверит.

– А кто посмеет это сказать, если ты будешь таким, какраньше? – спросил я.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Я крепко сжал губы, чтобыон ни в коем случае не заметил подаренные мне вампирской кровью острые зубы,крошечные зловещие вампирские клыки, которые непременно увидит такойпроницательный человек, как он, прирожденный охотник.

Но он не искал во мне недостатков. Он искал только любви, алюбовь мы смогли дать друг другу.

– Мне пора идти, у меня нет выбора, – сказал я. –Я тайно улучил момент, чтобы прийти к тебе. Отец, расскажи маме, что это яприходил в дом, что это я отдал ей кольца и оставил твоему брату деньги.

Я отстранился. Я сел рядом с ним на скамью. Я стянул правуюперчатку и посмотрел на свои кольца – их было семь или восемь, все из золотаили серебра, богато украшенные камнями. Не обращая внимания на громкиепротестующие стоны отца, я стащил их с пальцев одно за другим и вложил в еголадонь. Какая же она была мягкая и горячая, розовая и живая.

– Забери их, у меня таких море. Я напишу тебе и пришлю еще,чтобы тебе никогда не приходилось ничего делать, кроме того, что ты любишь:скакать, охотиться, рассказывать у огня повествования о старых временах. Куписебе хорошие гусли, купи книги для малышей, купи все, что хочешь.

– Мне ничего не нужно – только ты, сынок.

– Да, а мне нужен ты, отец, но нам ничего не осталось, кромеэтой малости.

Обеими ладонями я взял его лицо. Наверное, неблагоразумнобыло демонстрировать таким образом свою силу, но я заставил его остаться наместе, поцеловал, а затем, тепло обняв на прощание, поднялся.

Я так быстро вылетел из комнаты, что он наверняка ничего незаметил, разве только услышал стук захлопнувшейся двери.

Пошел снег. Неподалеку я увидел ожидавшего меня Мастера ипошел ему навстречу. Мы вместе начали подниматься на гору. Я не хотел, чтобыотец вышел следом за мной на улицу. Я хотел исчезнуть – и чем быстрее, темлучше.

Я уже собрался попросить Мастера, чтобы мы воспользовалисьвампирской скоростью передвижения и покинули Киев, когда увидел бегомприближавшуюся к нам фигурку маленькой женщины, чьи тяжелые, длинные мехаволочились по мокрому снегу. В руках она держала какой-то яркий предмет.

Я застыл на месте, Мастер ждал меня. Это моя мать пришламеня повидать. Она пробиралась к кабаку, неся в руках обращенную лицом ко мнеикону с изображением нахмуренного Христа, ту самую, на которую я так долгосмотрел сквозь трещину в стене.

Я затаил дыхание. Она подняла икону и передала ее мне.

– Андрей... – прошептала она.

– Мама! Прошу тебя, оставь ее для малышей.

Я обнял ее и поцеловал. Она состарилась, ужасно состарилась.Но это произошло в первую очередь из-за рождения детей – они вытянули из неевсе силы, пусть даже многие из них умерли в младенчестве и им с отцом пришлосьхоронить их в крошечных могилках. Я подумал, скольких детей она потеряла загоды моего детства. А сколько их было до моего рождения? Своих младенцев,появившихся на свет слишком маленькими и слабыми, чтобы выжить, она называлаангелочками.

– Оставь ее себе, – повторил я. Сохрани эту икону всемье.

– Хорошо, Андрей, – ответила она, глядя на меняпоблекшими, полными муки глазами.

Я видел, что она умирает. Я внезапно понял, что ее снедаетне просто возраст, не тяготы деторождения. Ее гложет изнутри и вскоредействительно сведет в могилу болезнь. Меня охватил безграничный ужас, страх завесь смертный мир. Как все просто... Всего лишь утомительная, заурядная,неизбежная болезнь.

– Прощай, милый ангел, – сказал я.

– И ты прощай, мой милый ангел, – ответила она. –Мое сердце и душа радуются, видя, каким ты стал прекрасным и гордым князем. Нопокажи мне, правильно ли ты крестишься.

С каким отчаянием она это сказала! Она выразила то, чтокамнем лежало у нее на душе. Не приобрел ли я свои бесспорные богатства,перейдя в западную веру? Вот что ее волновало.

– Мама, это несложное испытание. – Я перекрестился понашему восточному обычаю, справа налево, и улыбнулся.