Бывший поэт-депривист стоял неподвижно, и если бы егометаллическое лицо могло выражать эмоции, я бы назвал его торжествующим.

Кино приучило нас, что настоящее противостояние всегдазавершается в соответствующих случаю декорациях. Фродо бросает кольцо в жерловулкана, а не плавит его в огне бунзеновской горелки у технически продвинутыхгномов. Люк Скайуокер вгоняет торпеду в выхлопную трубу Звезды Смерти, а неперерезает Самый Важный Кабель в реакторном отсеке. Терминатор вступает в последнийбой среди движущейся машинерии завода, а не дерется с соперником посредикурятника. А между прочим, вы только представьте себе, как интересно бы этовыглядело! Возбужденно квохчущие куры, испуганный, но полный готовностизащитить подруг петух, лопающиеся под ногами роботов свежие яйца, бегающий впаническом страхе желтенький пушистенький цыпленочек…

Конечно, писатели к этому тоже руку приложили. Лев Толстойуложил Анну Каренину под гремящий состав, вместо того чтобы позволить женщинетихо отравиться уксусом в духе ее времени. Конан Дойль загнал Шерлока Холмса кводопаду, а не устроил последнюю схватку на тихих дорожках Гайд-парка. ВикторуГюго для его политкорректной истории о любви альтернативно слышащего идвижущегося лица с измененной осанкой к феминофранцузу цыганского происхожденияпотребовался собор Парижской Богоматери.

Ну любят, любят люди творческого труда красивые декорации!Вот только в жизни такого, как правило, не бывает. Гитлер и Сталин не дерутсяна мечах посреди разрушенного Рейхстага, космические корабли стартуют не сКрасной площади, да и вообще — события, изменяющие лицо мира, вершатся в тихихкабинетах скучными людьми в безупречных официальных костюмах. Мы живем вскучные времена.

И именно поэтому так любим красивые картинки.

Платформа неслась между этажами, следуя всем изгибамнебоскреба. Мимо пролетали этаж за этажом. Стеклянные витрины, шкафы, наклонныелотки… мелькнули и исчезли скелеты динозавров, чучело мамонта, неуклюжийпаровоз…

Музей. Действительно — музей.

Подходящая декорация для чего-нибудь веселого. Но уж никакне для Самого Главного Боя.

Зря блуждал вокруг робот с человеческим сознанием, зря сюдастремился я. Мне нужно сердце функционалов. А музей на роль генерального штабаили правительственного дворца ну никак не годится.

Конечно, это здание для них ценно. Недаром стоит в их родноммире. Собрание редкостей и диковин, хранилище чужой, переделанной и искаженнойистории. Но даже если его как-то уничтожить — это будет лишь мелкий инеприятный укол.

Я не нашел Сердце Тьмы. Простите, кардинал Рудольф, неполучилось. Очень старался, но…

Пресс воздуха стал еще сильнее. Странно, мы вроде как неускорились… Я поднял голову — и увидел, как стремительно надвигается потолок.Лифт промчался через все здание навылет, сейчас нас раздавит в лепешку, неужелия отдал неправильный приказ, неужели механизмы здания воспользовались словами«на самый верх» как возможностью раздавить нас, мамочка, что же я…

Потолок разошелся над нами, и платформа стала тормозить.Меня подбросило и заболтало над платформой, я едва касался ее ногами, почтиплыл в воздухе… Гибкая металлическая рука крепко схватила меня за плечо,притиснула к металлическому телу.

Платформа затормозила.

— Спасибо… Анатоль… — пробормотал я, обретая снова опору. —Еще раз спасибо…

Робот молчал, осматриваясь. Я отлепился от теплого гладкогобока и последовал его примеру.

Крыша как крыша.

Кажется, с едва заметным скатом к краям. Легкое ограждениеприсутствует, хотя подходить ближе и не хочется. Впрочем, высоту маскировалиоблака — крыша здания чуть-чуть проступала над тучами.

Странное, нереальное ощущение…

Будто на палубе плывущего в небе корабля. Сероватые клубыволн, земля вдали — я видел городок, и даже библиотеку выхватил взгляд вмешанине улочек. Чуть в стороне — горы, превращающиеся в ровное как стол плато…это там я шел, пытаясь понять, в каком же мире оказался и что мне теперьделать. Рядом выныривают из облаков вершины других небоскребов, составляющихвеер, — два с лишним десятка соприкасающихся площадок, два с лишним десяткамиров. Я подумал, как это на самом-то деле мало по сравнению с бесконечностью.Как мало, и как странно тратить силы и знания на то, чтобы покорить еще одинмир, чтобы разобраться с упрямой Твердью или вступить в бой с родным миром Анатоля.Ну зачем, зачем они это делают? Научиться странствовать из мира в мир, покоритьпространство и время — и все для такой дурацкой, первобытной экспансии… Что жеими движет?

— Я неправильно отдал приказ, — сказал я. — Извини.Скомандовать вниз?

— Приказ был правильный, — как-то небрежно отмахнулся робот.— Нас подняли на крышу, потому что так было нужно.

— Кому нужно?

Робот молчал.

— Там, внизу, со мной говорили о каком-то хранителе, —сообщил я. Осторожно отошел от робота на пару шагов. Поверхность крыши былатвердая, шероховатая, уклон совсем незаметный. И все равно страшновато… — Ктобы это мог быть? Хранитель музея?

— Ангел, — задумчиво сказал робот.

— Ангел-хранитель? — Я засмеялся. — Хорошо бы такого иметь.Впрочем, у меня он, наверное, есть, и скучать ему не…

— Помолчи, — резко сказал робот. — Ангел приближается.

Я обернулся, проследил его взгляд.

И у меня затряслись коленки.

По рыхлой облачной вате, словно по твердой земле, шел к намангел. В два человеческих роста, в сверкающих белых одеяниях, с пылающимогненным мечом в руках. За спиной лениво, ненужно били о воздух два белоснежныхкрыла. Волосы ангела белокурыми прядями ложились на плечи, из-под ниспадающиходежд виднелись босые ноги. Временами он загребал ими клочья облаков, иногдашел прямо по воздуху. Глаза — огромные, мудрые, но при этом человеческие, —смотрели на нас.

— Уходи, человек, — сказал робот.

Меня не пришлось упрашивать — я сиганул в сторону, разомзабыв страхи перед высотой. Губы сами принялись шептать:

— Господи… Господи, отче наш… Верую, ибо не верую… то естьверую, верую… Боже мой, я… верую.

Робот развел руки — и я услышал противный скрежет, будторасползались пластины металла. Потом он заговорил нараспев, я не сразу понял,что это стихи:

В безумье расточенья сил

В часу последней переправы

Господь мне ангела явил,

Его движенья величавы…

Раздался тонкий стрекот, будто несколько швейных машинокпринялись дырявить иглами ткань. На груди идущего ангела расцвели кровавыеточки. От ровно взмахивающих крыльев полетели длинные белые перья. Сверкающиеодежды ангела рвались тонкими полосками, уносились ветром, уже окровавленные. Аробот продолжал декламировать: