Николас затрепетал, представив себе, каково это, было бы –найти тайник, зарытый капитаном фон Дорном! Именно этот внерациональный,мистический трепет и перетянул чашу весов.

– Хорошо, – медленно проговорил Фандорин. – Я попробую. А отвас, господин Габуния, мне нужно следующее. Первое: чтобы меня не отвлекали отпоисков…

– Прикрывали со спины? – понимающе кивнул Coco. – Это ялегко устрою. Приставлю к вам Владимира Ивановича. Он будет оберегать васлучше, чем Коржаков президента. Что второе?

– Я нахожусь в милицейском розыске, а мне необходимоподобрать кое-какие книги, материалы, старые документы…

– Дайте Сергееву список – он все разыщет и достанет. Любыекниги, любые документы. Хоть из секретных архивов ФСБ. Что еще?

– Хорошо бы одежду, – вздохнул Николас, брезгливопокосившись на свою замызганную рубашку и латаные брюки. – Это можно устроить?

– Проблема трудная, но разрешимая, – весело сказал банкир ивзял в руки рюмки. – У нас с вами много общего, Николай Александрович. Мы обалюди с трудными проблемами. Давайте выпьем за то, чтобы все они разрешались также легко.

– Нет-нет, мне будет плохо, – испугался Фандорин. – Ясегодня уже пил. Много.

Кажется, этот довод в России веским не считался. ИосифГурамович улыбнулся словам магистра, как удачной шутке, и втиснул ему в пальцырюмку.

– Это двадцатилетний коньяк. От него никому еще плохо нестановилось. Только хорошо. Что вы, как Монте-Кристо в гостях у графа деМорсера ничего не пьете, не кушаете? Разве мы с вами враги? Мы заключиливзаимовыгодную сделку, ее нужно спрыснуть. Ваша выгода очевидна. Я тоже сделалполезную инвестицию, от которой ожидаю хороших дивидендов.

Фандорин с сомнением посмотрел на золотисто-коричневуюжидкость. Разве что одну рюмочку, чтобы не простудиться после сиденья в сквере?

– Выпьем за наши трудные проблемы, дорогой НиколайАлександрович, чокнулся с ним банкир, – потому что без трудных проблем на светебыло бы очень скучно.

– Я отлично прожил бы и без вашего Седого, – сварливобуркнул Николас, но всё же выпил.

Оказывается, Габуния сказал истинную правду – отодной-единственной рюмки волшебного напитка магистру сразу стало хорошо. Такхорошо, что означать это могло только одно: от дополнительного вклада всепрежние алкогольные инвестиции, на время замороженные холодом и нервнымпотрясением, оттаяли и стали давать дивиденды. Кажется, это называется «настарые дрожжи».

– При чем здесь Седой? – удивился Coco. – Седой – это непроблема, а тоненькая заноза в моей толстой заднице. Я эту занозу обязательновытащу надеюсь, с вашей помощью. Нет, уважаемый Николай Александрович –дайте-ка вашу рюмочку – мои проблемы куда как мудреней. – Выпили, закусилишоколадом, и банкир продолжил. – Трудных проблем у меня три. Первая: я вешу 124кэгэ, надо худеть, а я очень люблю кушать. Вторая: мне не везет в любви, у меняочень странные отношения с этим великим чувством. И третья: я хожу в церковь, япостроил три храма и кормлю четыре богадельни, а в Бога не верю – совсем,сколько ни стараюсь. И книги религиозные читаю, и молюсь – а всё, какговорится, мимо кассы. Вот что я называю трудными проблемами. Решать их надо, акак – ума не приложу.

Выпили по второй, и теперь Николасу стало еще лучше.Кажется, он угодил в тривиальную ситуацию, многократно описанную иэкранизированную: иностранец как жертва агрессивного российского хлебосольства.Наверное, это и называется «запой», подумал магистр – когда начинаешь новыйраунд выпивки, еще не протрезвев после предыдущего. Больше всего тревожило то,что не хотелось останавливаться.

Николас снова подставил рюмку, поглядел на Иосифа Гурамовичаи внезапно ощутил прилив искренней симпатии к этому видавшему виды, хитрющему,а в то же время такому по-детски открытому толстяку.

Растроганное пощипывание в груди означало, что сейчасНиколаса понесет давать добрые советы. Двадцатилетний коньяк ослабил всесдерживающие механизмы. Магистр продержался еще с полминуты – пока Cocoвыставлял на зеленом столе шары треугольником, – а потом капитулировал.

– С верой проще всего, – сказал он.

– Да? – удивился Габуния, застыв с уже нацеленным кием.

– Не надо стараться, не надо заставлять себя верить в Бога.Пустое это дело.

– Вы думаете? Так что, денег на богадельни больше не давать?

Звонкий удар. Треугольник рассыпался на желтые кругляшки, ниодин из которых – истинное чудо – не коснулся дремлющей Жужи.

– Почему же не давать – давайте, дело хорошее, – разрешилНиколас. Только не ждите, что на вас за эти деяния благодать снизойдет. Давайте,если деньги есть, а о вере не думайте. Если в вас потребность есть, вера, когданадо, сама придет, а за уши вы ее из своей души все равно не вытянете. Выпьем?

Выпили.

– Теперь поговорим о ваших странностях любви, – предложилФандорин, заедая коньяк миниатюрным эклерчиком. Настроение у магистра былопобедительное, все на свете проблемы казались ему сейчас легкими и разрешимыми.– Здесь-то что не так? У вас же молодая жена-красавица, я читал в журнале.

– Она меня не любит, – горько сказал Coco, его толстые щекискорбно обвисли. – Восьмой об девятого и в среднюю… И всю жизнь так было. Рок.Первый раз в двадцать лет женился. Невеста – ангел, папа – секретарь райкома.Так любил ее, так любил! «Миллион алых роз» песня была, помните?

Николас помотал головой – не помнил. Окружающее пространствоначинало вести себя так же безответственно, как в «Кабаке». Даже еще хуже.

–Пугачева пела. Но это она уже потом пела, в восьмидесятые.А я своей Нино еще в шестьдесят шестом, безо всякой Пугачевой, весь урожайцветоводческого колхоза «Сорок лет Октября» купил и улицу перед домом розамивыложил! Вот как любил… А она нос драла, обзывала, унижала. С мужчинамикокетничала. Изменяла… – Голос Габунии дрогнул от горьких воспоминаний. – Невыдержал, убил ее.

Фандорин поперхнулся коньяком.

– Тридцать лет прошло, – успокоил его Coco.