На углу улицы, что вела к чудесному чертогу, остановилсядлинный «даймлер-бенц» – как раз возле барышни в очень короткой юбке и оченьдлинных сапогах. Она наклонилась к окошку, о чем-то поговорила с водителем исердито махнула рукой – поезжай, мол, своей дорогой. Автомобиль поехал дальше ичерез полсотни ярдов затормозил возле другой барышни, как две капли водыпохожей на первую.

Николас был решительным противником проституции, видя в этомпостыдном промысле не только рассадник преступности и болезней, но еще иоскорбление человеческого, прежде всего женского достоинства. Никогда в жизниему не пришло бы в голову, что он может проверти ночь у служительницы покупнойлюбви, но при мысли о теплой комнате, мягкой кровати и уютном свете абажурасердце магистра тоскливо сжалось. Только чтобы согреться и поспать, больше нидля чего другого! Заплатить как за полный набор услуг, лечь под одеяло,обняться с «самсонайтом» и хоть на несколько часов расстаться с ужаснойреальностью.

Да нет, дикость. И к тому же небезопасно.

Но еще через четверть часа эта мысль уже не казаласьФандорину такой дикой. Куда опаснее бродить ночью по этим диким степямЗабайкалья. Не дай бог ограбят или, того хуже, милицейский патруль остановит –проверить документы.

В тот самый момент, когда Николас повернул назад, в сторонупорочной улицы, у пояса зазвонил телефон.

– Николай Александрович? – проворковал мягкий баритон с едвауловимым акцентом – чуть-чуть певучести, не "к", а скорее «кх», но итолько. Очень хорошо, что вы захотели со мной встретиться. Мои людипросканировали сигнал вашего мобильника. Вы находитесь где-то возле ЦентраМеждународной Торговли, да? Я уже выслал за вами машину. Будьте через десятьминут у главного входа. Черный «ниссан-патфайндер».

И, не дожидаясь ответа, разъединился.

Умный человек, подумал Фандорин. Очень умный, очень четкий,очень спокойный. Совсем не такой, как на снимках из журнала. А значит, еще иочень хитрый. Стало быть, вдвойне опасный.

Полоумный английский Колобок. От бабушки ушел, от дедушкиушел, и вот к кому пришел.

Может, отключить предательский телефон и, пока не поздно,раствориться в ночи?

* * *

Машину вел тот самый грузин с подкрученными усами, которыйтребовал от Шурика извинений в коридоре «Интуриста». Николас попробовалзаговорить со старым знакомым, но тот хранил неприступное молчание – видимо,получил соответствующие инструкции. Или, быть может, не получил инструкцийвступать в разговор? Кто их знает, специалистов по тайным делам, что у них заобыкновения.

Клуб «Педигри» оказался славным допожарным особнячком,затерянным где-то в улочках Белого города. Николас слишком плохо ориентировалсяв Москве, да еще окутанной ночным мраком, чтобы определить локацию точнее. Нобульварное кольцо джип миновал, это точно.

За высокими железными воротами открылся уютный двор, яркоосвещенный фонарями. Николас поднялся по белокаменным ступеням, прошел междудвух косматых львов, и толкнул стеклянную дверь.

Там уже поджидал привратник: в пудреном парике, камзоле спозументами и белых чулках. Он поклонился, передал Фандорина другому служителю,одетому точно так же, только с золотым эполетом и аксельбантом, а тот, ни о чемне спрашивая, повел магистра вглубь здания.

Клуб был просто замечательный: со звонким фонтаном, темнымикартинами в бронзовых рамах, старинным оружием на стенах и антикварнымишкафами, уставленными драгоценным фарфором. Николасу всё это очень понравилось,хотя, если уж придираться, шкафы были не посудными, а книжными, да и обивка накреслах сталкивала лбами двадцатый век с восемнадцатым. Но всё равно сразу быловидно, что клуб в высшей степени эксклюзивный и абы кого сюда не пустят.

Очевидно, именно этим объяснялись взгляды, которые ловил насебе Фандорин, следуя за пудреным лейб-гвардейцем. Компания из четверыхсолидных господ у ломберного столика, две холеные дамы у барной стойки и дажетрое раскрасневшихся молодцов в оттянутых на сторону галстуках – все они снедоумением рассматривали долговязого субъекта в нечистой белой рубашке.

– К Иосифу Гурамовичу, к Иосифу Гурамовичу, – шепотомпояснял лоцман тем, кто выражал недоумение слишком уж демонстративно.

За первым залом обнаружился второй, сплошь занятыйстоликами, за некоторыми из которых выпивали и закусывали нарядно одетые гостиобоего пола. Вон их сколько, оказывается, уцелело, отпрысков старинных фамилий,с почтительным удивлением думал Николас, вглядываясь в лица. Наверняка здесьбыли и представители родов, связанных с Фандориными родством или свойством.Ведь триста лет жили бок о бок.

Оркестр – арфа, виолончель и рояль – наигрывал меланхоличнуюмелодию, а певица в длинном платье с почти таким же длинным декольте пелачто-то про упоительные российские вечера, но не про подмосковные (ту песнюНиколас знал).

В дальнем конце зала, за колоннадой, стояло три биллиардныхстола. Два были пустые, а у центрального сам с собой гонял шары чрезвычайнотучный господин в атласной жилетке. Магистр сразу узнал Иосифа Габунию. Узналон и той-терьера Жужу, мирно дремавшего прямо на зеленом сукне. Смысл солитэра,кажется, состоял в том, чтобы загнать в лузы все шары, не потревожив собачку. Инадо сказать, виртуоз блестяще справлялся со своей задачей. Пыхтя и наваливаясьогромным животом на край стола. Большой Coco долго целился, потом коротко,точно бил, и шары стукались друг о друга, выписывая идеальную траекторию,которая непременно заканчивалась сытым покачиванием сетки. Игрушечный песик,видимо, ко всему привычный, от стука шаров не просыпался и лишь время отвремени прядал острыми черными ушками.

В зубах у банкира торчала длинная сигара, на мохнатыхпальцах ослепительно блестели перстни, а на бортике посверкивал хрустальныйбокал с коньяком. В сторонке, на малахитовом столике, стояла пузатая бутыль,уже наполовину пустая, ваза с фруктами и необъятная коробка шоколадных конфет.

– Шарики катаете, Николай Александрович? – спросил толстяк,покосившись на Фандорина, и движением густых бровей велел служителю удалиться.

– Нет, – коротко ответил Николас, разглядывая интригующегогосподина.

В жизни он выглядел точно так же, как на журнальныхфотографиях комичный пузырь, словно перекочевавший в московский клуб из голливудскогофильма о развеселых двадцатых. Забил в лузу очередной шар, наградил себяшоколадной конфетой, с наслаждением выпустил струйку дыма.