Когда она ела булочку с одной изюминкой иУправляющая сказала, что эти деньги пойдут больным и голодным детям в Африке,изюминка застряла у нее в горле.

Элла поинтересовалась, не негры ли эти дети.Управляющая сказала, что негры, но ведь милостью Божией и они тоже люди. Элласказала, что Руфь умеет хорошо рисовать негров, получается настоящая картина.Управляющая захотела посмотреть такую картину. И наказала Руфи к следующемуразу нарисовать негра. Руфи пришлось послушно кивнуть. Отказываться не стоило.

В тот день, когда на север вернулсякулик-сорока и начал расхаживать, крича без всякой причины, у Руфи набралосьуже шесть крон десять эре. Но она не знала, сколько стоит коробка цветныхмелков. Узнать это можно было только на Материке.

Она часто думала, что ей нужен свой, близкийчеловек. Кто-то, с кем можно было бы говорить обо всем и кто не находил бы в еесловах ничего постыдного или странного. Ей было необходимо получить ответы настолько вопросов! Йорген для этого не годился, он только огорчался, что ничегоне знает.

И пусть бы этот человек не мог с ходу ответитьна ее вопросы. Главное, чтобы было кому их задать. Кто-нибудь вроде бабушки,например.

Бабушкин недостаток, по сравнению с этим человеком,заключался в том, что Руфи нужен был кто-то, кто не считал бы заимствование изпожертвований воровством и не стал бы спрашивать, как она объяснит людям,например, Эмиссару, каким образом смогла купить такие дорогие мелки.

Этот человек должен быть сильнее ее, потомучто, возможно, ей понадобится его сила. А она будет стараться, как раньше. Онане исключала, что он посоветует ей накопить побольше денег, так, чтобы хватилоеще и на краски. Тогда они могли бы вместе рисовать на чердаке. У нее было многокартонных коробок, которые можно разрезать. Они подошли бы для картин.

Иногда он просто сидел бы, погруженный взадумчивость, а Руфь рисовала. Потом он мог бы сказать: «Господи, как этокрасиво!» или «Никто не умеет рисовать так, как ты!».

Но такого человека не было, он существовалтолько в ее воображении.

Время от времени она пыталась сделать такимчеловеком Йоргена. Но Йорген всегда и во всем был только самим собой. Онскандалил, резал свои дощечки, шмыгал носом и задавал вопросы. Иногда он велсебя так тихо, что ей начинало казаться, что его нет рядом с ней. Но он всегдабыл там, где была она.

Он понимал не все, что она ему говорила. Ивсе-таки она требовала, чтобы он отвечал, если она спрашивала его о чем-то.Случалось, он доходил до отчаяния, когда не мог ответить ей. При виде плачущегоЙоргена у Руфи сжималось сердце. Как будто плакала она, а не он.

Часто он просто смотрел на нее. Как будтовспоминал, что о нем говорят люди: «Несчастный дурачок!»

Все неожиданно кончилось в тот день, когдаРуфь набрала для себя двадцать одну крону и семьдесят эре. Когда дети пришли вмиссию на очередное собрание, в сенях их встретила незнакомая женщина.Управляющая умерла ночью во сне!

Дети замерли, раскрыв рты от удивления, потомположили деньги на полку, где стоял сепаратор, и тихонько ушли.

Руфь шла последняя, потому что ростом быланиже всех. Так здесь было принято. Она еще не успела войти в сени, а высокиедети уже высыпали оттуда. Даже на крыльце стоял запах кислого молока и мертвойУправляющей.

На улице Элла спросила, сколько Руфь собраладенег. Не успев подумать, Руфь ответила, что забыла деньги дома. По дорогедомой Элла немного поплакала из-за смерти Управляющей. Ведь из-за смертипринято плакать. Но у Руфи не было слез. В кармане у нее лежали пять крон.

На другой день она как будто уже обо всемзабыла, и Элла не спросила, куда она дела деньги. Это было странно, потому чтоЭллу всегда интересовало то, что делали другие. Сама она не делала ничего.Наверное, именно в этом и заключается разница между людьми. Тот, кто что-тоделает, всегда самый плохой.

В субботу вечером Эмиссар прочитал вслух в«Лофотпостен» сообщение о смерти Бергльот Анкер. Он сложил ладони, прикрылглаза и забормотал молитву, которую закончил звонким «Аминь!».

Руфь не знала, что Управляющую звали БергльотАнкер, это ей сказала мать. Незнакомое имя звучало так странно. Бергльот Анкер!Руфь спросила, почему в газете у умерших отнимают их титул. Эмиссар объяснил,что «Управляющая» — это не титул, а прозвище, данное этой женщинебогопротивными людьми, потому что она по доброте душевной собирала для миссииденьги.

Руфь всегда считала Управляющую настоящейуправляющей. И не могла согласиться с тем, что детей, так звавших ее, следуетсчитать богопротивными. Но она промолчала.

С того дня, когда Руфь услыхала, как дядя Аронрассказал о кораблекрушении, в которое Эмиссар попал во время войны, онапоняла, что отцы не всегда говорят правду, даже если они эмиссары.

— Немцы нас обстреляли. Торпедировали, —говорил Эмиссар.

А дядя весело твердил про какую-то шхеру"[3] и только покачалголовой, когда Руфь упомянула о немцах.

Сама не зная почему, она чувствовала, чтодействительности соответствовала история дяди. Потому что, когда судно налеталона шхеру, немцам уже не было надобности топить его.

* * *

В следующее воскресенье, после того как онипрочитали в «Лофотпостен» о смерти Управляющей, Руфь стояла на гребне холма наддомом и думала о зубной боли. О невыносимой зубной боли. Сунув палец в рот, Руфьбезошибочно находила болевший коренной зуб. Ошибиться она не могла.

Она побежала домой и сняла со стены зеркало,перед которым обычно брился Эмиссар. В красной темноте ротовой полости зубвыглядел ослепительно белым. Обычный, не совсем ровный, твердый как камень зуб.Но ведь он болел! Ужасно болел. Боль стучала по всей голове, отдавала то водном месте, то в другом и все время о чем-то бубнила. Кажется, об Управляющей.О том, что она умерла, и кто-то в этом виноват. Неужели деньги? Не забыла лиРуфь скрестить пальцы, когда говорила Элле, что забыла их дома? И неужели онатак наивна, что верит, будто это помогает в трудных случаях? И вообще, верит лиона сама, что у нее действительно болит зуб?

Мать, Эли и Брит не обнаружили в зубе Руфидупла. . Эмиссар тоже. Но он укорил мать именем Божиим за то, что она поливаетсиропом кашу, которой кормит детей.

— Ты даешь детям слишком много сладостей исиропа. А известно ли тебе, сколько стоит сахар? Один жалкий килограмм сахара?Носатая коротышка, зубы у нее сгниют еще до конфирмации, вот увидишь! А скоронас станет на одного человека больше. Одному Богу известно, чем все этокончится, — причитал он.

В Эмиссаре появлялось что-то пророческое,когда он, впадая в отчаяние, вот так стучал по столу. Этому способствовали ичерные вьющиеся волосы, и молнии, которые метали его тёмные глаза. Но Руфьделала вид, что ничего не слышит. Мать тоже, хотя по ней было видно, что онавот-вот взорвется. Лицо у нее перекашивалось. Ее задевали не слова Эмиссара, аего выспренняя манера выражаться.