– И что? По-твоему, из-за этого надо убить малютку? Тычто, собираешься стать нейрохирургом, что ли? Да Господи, ты же делаешь оченьважное дело, ты растишь наших детей. Ты находишь, что это слишком большаяжертва для выпускницы Редклиффа? Я знаю, что когда-то ты считала, что должнажить в Сохо, среди богемы, и писать романы. А я считаю твои теперешние занятияболее важными и полезными, и мне казалось, что ты тоже это поняла. Ради Бога,Сара, стань ты наконец взрослой!

– Я взрослая, черт подери. Я не только повзрослела, нои состарилась и не собираюсь гробить свою жизнь до конца ради кого бы то нибыло. Дай мне шанс, пожалуйста! Подумай обо мне. В мире ведь существуют не однилишь дети, Оливер, или ты этого не замечал?

– Я замечаю, что у тебя тут чертовски легкая жизнь.Пока я лезу из кожи вон в Нью-Йорке, ты играешь с подружками в теннис илипечешь с Мелиссой печенье. Но этим ты и должна заниматься. Только не говоримне, Сара, что это ужасно тяжело и так далее, я все равно на это не клюну. Аребенок ничего не меняет.

– Да ну тебя!

Они спорили до двух часов ночи, и следующую ночь тоже, и ещеодну. Споры продолжались весь уик-энд и всю следующую неделю. С обеих сторонбыли и слезы, и хлопанье дверьми, и обвинения. Оливер умолял Сару не делатьаборт, но в конце концов махнул рукой и сказал, что она вольна, черт подери,поступать как хочет.

Сара дважды откладывала аборт, имела глупость позвонитьсестре, разговор с которой был еще более резким. Та сказала, что считает Сарубезнравственной и полоумной идиоткой.

Так продолжалось неделями, и в результате оба впали вотчаяние, были измучены и издерганы. Кончилось тем, что они сумели снова привестисвои отношения в порядок, и Сара аборт не сделала. Оливер, однако, согласился,что после этого ребенка она сделает себе стерилизацию. Он не считал это хорошимрешением, но в то же время понимал, что ни он, ни Сара не перенесли бы ещеодного удара по самым основам их брака, к тому же Сара категорически заявила,что ни при каких условиях не намерена больше рожать.

Ребенок появился на свет в день выборов. Оливер во времяродов стоял рядом с женой, подбадривал ее, а она при каждой схватке проклиналаего. Впрочем, на протяжении последних восьми месяцев Сара чуть ли не ежечасноповторяла, что будущий ребенок ее ни капельки не интересует. Олли же говорил,что будет любить малыша за двоих и что дети ждут его с восторгом. Бенджаминутогда было восемь, все это событие его чрезвычайно интриговало, а шестилетнейМелиссе ребенок представлялся чем-то вроде куклы. Одна Сара не разделяла ихэнтузиазма. Наконец показалась головка младенца – изумленному взору Оливерапредстал Сэм Ватсон, который громким криком прокладывал себе дорогу в мир итаращил глазенки на папу. Малыша сперва вручили Оливеру, а он осторожно передалего Саре. Та лежала вся в слезах, вспоминая, какие гадости говорила про этогомалютку. У него были черные волосики, зеленые, как у Олли, глаза, обещавшиенедюжинный ум и большое чувство юмора. Он принадлежал к детям, в которыхвлюбляешься с первого взгляда, и сколь безапелляционно Сара отвергала его,столь же пылко полюбила, как только взяла в руки. Это был ее ребенок: с самогоначала не крикун, не плакса, спокойный, радостный, не капризный. Он сталглавной в ее жизни страстью, и когда Оливер вечером возвращался с работы, Сарапотчевала его рассказами о гениальности и успехах Сэма. Малыш был простолапочка, и все были от него без ума: Олли, Сара, Бенджамин, Мелисса, бабушка идедушка. Ребенок рос замечательный, что доказало правоту Оливера, но он былнастолько великодушен, что не напоминал об этом, и оба супруга благодарилисудьбу за то, что аборт не состоялся. Сэм был хорош во всех смыслах и не сталобузой, как того боялась Сара.

Чтобы облегчить ей бремя забот, Олли нанял домработницу,женщину из местных, которая пятнадцать лет проработала у епископа и хотелатеперь устроиться в дом, где было бы больше жизни. Агнес, так ее звали, обожалаМелиссу и Бенджамина и, подобно остальным, с первого взгляда полюбила Сэма,что, впрочем, неудивительно. У него были круглые, как у херувимчика, щечки,премилая улыбка, полненькие ручки и ножки, которые нельзя было не обнимать, нетискать и не целовать. Часто случалось так, что Агнес и Сара сталкивалисьлбами, целуя одну и ту же пухленькую щечку. Они при этом смеялись, а Сэмрадостно пищал. Агнес отвечала всем требованиям Сары, которая сожалела лишь отом, что не имела такой помощницы, когда Бенджамин сотрясал своими воплямистены их квартиры на Второй авеню, но тогда они не могли себе этого позволить.Теперь очень многое изменилось и, как предвидел Олли, все давалось удивительнолегко.

Саре больше не нужно было готовить завтраки и ужины,пылесосить, заниматься стиркой и уборкой. Два раза в неделю к ним приходилаженщина, которая убирала в доме, а кроме того, была великолепная Агнес. Она срадостью поселилась в уютной маленькой комнатке на втором этаже, отделенной откомнаты для гостей, в которой теперь была спаленка Сэма.

Малыш день и ночь был окружен заботой. Сестра проверяла, неописался ли он, брат подавал мячики, мама, папа, Агнес души в нем не чаяли. Ичто удивительно, он не превратился в избалованного тирана – напротив, оставалсянеобыкновенно приятным ребенком, радовавшим всех в доме. Опасениям Сары, чтоэто дитя разрушит всю ее жизнь, не суждено было сбыться. Сэму не требовалосьдополнительное внимание, в школе его хвалили, он с одинаковым удовольствиемиграл и с мамой, и с Агнес, и с Мелиссой, а особенно, конечно, с Бенджаминомили с отцом. У Сары больше не оставалось оправданий для творческого застоя.

Не успела она оглянуться, как Бенджамину исполнилосьсемнадцать, он был в выпускном классе. Пятнадцатилетняя Мелисса не отходила оттелефона, который непонятно для чего затаскивала в кладовку наверху, сиделатам, скорчившись, среди куч зимних вещей и болтала с какими-то неизвестнымиребятами. Сэму было девять, он играл в комнате, занимаясь своими делами, и лишьизредка нужно было уделять ему время. Таким образом, условия для того, чтобыписать, были. Она не могла сваливать на детей вину за то, что бумага остаетсячистой, а пишущая машинка молчит.

Глядя на падающий снег, она думала, что скажет Оливеру. Ужлучше бы он не спрашивал, как ей пишется. В последние два года он проявлял кэтому откровенный интерес, чем бесил Сару. Она не могла ему сказать, что ничегоиз этого не выйдет, что в сорок один год ее самые плохие опасения оправдались.Ее жизнь в самом деле была кончена. Она никогда не чувствовала себя такойстарой и выдохшейся, но теперь-то она точно знала, что не беременна: как и былоусловлено, после рождения Сэма она сделала стерилизацию. Причина была иная. Этобыло медленное, разрушающее психику осознание того, что жизнь зашла в тупик,что мечты, которые у нее были в двадцать лет, давно развеялись и скорее всегоникогда уже не исполнятся. Не быть ей уже писательницей. Если бы Саре былотридцать пять, эта новость могла бы стать для нее ударом, в тридцать девять –могла ее убить. Но Саре был сорок один, и ей стало просто очень грустно. Ей неоставалось ничего, кроме домашних будней, в то время как Олли поднимался кновым успехам. Сару не покидало странное ощущение, что даже дети уже что-тособой представляют, в то время как она деградировала. Бенджамин был прекраснымспортсменом и великолепно учился. Мелисса имела выдающиеся артистическиеспособности, мечтала о профессии актрисы и становилась настоящей красавицей.Оба, и брат и сестра, собирались поступать в Гарвард. Сэм обладал ангельскимголосом, пел в хоре и был необыкновенно сердечен и ласков, за что все еголюбили. А чем могла похвалиться она? Детьми. Мужем. Домом. Фактом, что училасьв Редклиффе двадцать лет назад. Ну и что? Кому до этого дело? Кто об этомзнает? Кто помнит? Ей осталась лишь одна надежда, причем очень маленькая ииллюзорная. Да и как ее осуществить? Как? Живя здесь, где она всем нужна. Нонужна ли в самом деле? У них есть Агнес... С Олли она так поступить не может...