– Ты не знаешь, кто я. Ты даже не догадываешься, кто ятакая.

Цири несколько раз повторила свое утверждение и этим вызвалау него легкое раздражение. Конечно, по его виду она об этом догадаться немогла. Выдай он свои чувства перед такой соплячкой, это оскорбило бы его. Нет,такого он допустить не мог, но не мог не выдать и разбиравшего его любопытства.

Любопытства в общем-то безосновательного, потому что впринципе он вполне мог бы догадаться, кто она такая. Во времена юности Высоготымолодежные банды тоже не были редкостью. Прошедшие годы не могли приглушитьмагнетической силы, привлекавшей в такие шайки молокососов, алчущих приключенийи сильных ощущений. Очень часто им же самим на погибель. О малолетках,похваляющихся шрамами на лицах, можно было сказать, что им крупно повезло, иботех, кому повезло меньше, ждали пытки, шибеница, крюк или кол.

Да, со времен Высоготовой юности изменилось только одно:эмансипация прогрессировала. В банды тянулись не только подростки, но исбрендившие девчонки, предпочитавшие коня, меч и приключения спицам, кудели иожиданию сватов.

Конечно, Высогота не сказал ей всего этого напрямик. Аповедал уклончиво. Но так, дабы она поняла, что он это знает. Дабы ей сталоясно, что если кто-то здесь и является загадкой, то, уж конечно, не она – чудомизбежавшая облавы малолетняя разбойница из банды таких же малолетних паршивцев.Изувеченная соплячка, пытающаяся окружить себя ореолом таинственности…

– Ты не знаешь, кто я. Но не бойся. Я скоро уеду. Нестану подвергать тебя опасности.

Высогота не выдержал.

– Не грозит мне никакая опасность, – сказал онсухо. – Да и что вообще может грозить? Даже если преследователи явятсясюда, в чем я весьма сомневаюсь, что плохого могут они мне сделать? Конечно,оказание помощи беглым преступникам наказуемо, но это не касается отшельников,поскольку отшельник не знаком со светскими установлениями. Я вправе приниматьлюбого, попавшего в мою обитель. Ты верно сказала: я не знаю, кто ты такая. Откудамне, отшельнику, знать, кто ты, что натворила и за что тебя преследует закон?Да и какой закон? Ведь я даже не знаю, чьи законы действуют в здешних краях,под чьей и какой юрисдикцией они находятся. И меня это не интересует. Я –отшельник.

Он немного перебрал с этим отшельничеством. И сам чувствовалэто. Но не отказался – ее яростные зеленые глаза кололи его словно шпоры.

– Я – убогий пустынник. Умерший для мира и дел его. Я –человек простой и необразованный, мировых проблем не знающий…

Вот тут-то он явно переборщил.

– Как же! – взвизгнула она, отбрасывая шкурку инож на пол. – Дурочкой меня считаешь, да? Нет, я не дурочка, и не думай.Пустынник убогий! Когда тебя не было, я тут кое-что высмотрела. Заглянула туда,в угол, за не очень чистые занавески. Откуда, интересно знать, на полкахвзялись ученые книги, скажи, ты, человек простой и необразованный?

Высогота бросил шкурку нутрии на кучку.

– Когда-то здесь жил сборщик налогов, – сказал оннебрежно. – Это кадастры и бухгалтерские книги.

– Брешешь, – поморщилась Цири, массируяшрам. – Ведь прям в глаза врешь!

Он не ответил, прикинувшись, будто оценивает оттенокочередной шкурки.

– Может, думаешь, – снова заговориладевушка, – что если у тебя седая борода, морщины во весь лоб и сто лет заплечами, так ты можешь запросто объегорить такую наивную молодку, как я, а? Ну,так я тебе скажу: первую попавшуюся, может, и обведешь вокруг пальца. Но я-тоне первая попавшаяся.

Он высоко поднял брови в немом провокационном вопросе. Онане заставила себя долго ждать.

– Я, дорогой мой отшельничек, училась в таких местах,где было множество книг. В том числе и таких, что на твоих полках стоят. Многиеиз их названий мне знакомы.

Высогота еще выше поднял брови. Она глядела ему прямо вглаза.

– Странные речи, – процедила она, – ведетзачуханная замарашка, замызганная сиротинушка, а может, и вообще грабительницаили бандитка, найденная в кустах с раздолбанной мордой. Однако неплохо бы тебезнать, милсдарь отшельник, что я читала Родерика де Новембра, просматривала, ине раз, труд под названием «Materia medica». Знаю «Herbarius», точно такой, какна твоей полке. Знаю также, что означает на корешках книг горностаевый крест накрасном щите. Это знак, что книгу издал Оксенфуртский университет.

Она замолчала, продолжая внимательно наблюдать за Высоготой.Тот молчал, стараясь, чтобы его лицо ничего не выдавало.

– Поэтому я думаю, – сказала она, тряхнув головойсвойственным ей гордым и немного резким движением, – что ты вовсе непростачок и не отшельник. И отнюдь не умер для мира, а сбежал от него. Искрываешься здесь, на безлюдье, укрывшись видимостью и… бескрайними камышами.

– Если все обстоит так, как ты говоришь, –улыбнулся Высогота, – то действительно преудивительно переплелись нашисудьбы, начитанная ты моя девочка. Но ведь и ты тоже здесь скрываешься. Ведь иты, Цири, умело укутываешь себя вуалью видимостей. Однако я человек старый,полный подозрений и прогоркшего старческого недоверия…

– Ко мне?

– К миру, Цири. К миру, в котором жульническая явьнатягивает на себя маску истины, чтобы объегорить иную истину, кстати говоря,тоже фальшивую и тоже пытающуюся жульничать. К миру, в котором гербОксенфуртского университета малюют на дверях борделей. К миру, в которомраненые разбойницы выдают себя за бывалых, ученых, а может, и благородных мазелей,интеллектуалок и эрудиток, цитирующих Родерика де Новембра и знакомых с гербомАкадемии. Вопреки всякой видимости. Вопреки тому, что сами-то носят со-о-овсемдругой знак. Бандитский татуаж. Пунцовую розу, наколотую в паху.

– Верно, ты прав. – Она прикусила губу, а лицопокрылось таким густым румянцем, что розовая до того полоса шрама показаласьчерной. – Ты прогоркший старик. И въедливый дед.

– На моей полке, за занавеской, – указал ондвижением головы, – стоит «Aen N’og Mab Teadh’morc», сборник эльфьихсказок и рифмованных предсказаний. Есть там весьма подходящая к нашей ситуациии беседе историйка об уважаемом вороне и юной ласточке. А поскольку, Цири, я,как и ты, – эрудит, постольку я позволю себе привести соответствующуюцитату. Ворон, как ты, несомненно, помнишь, обвиняет ласточку влегкомысленности и недостойной непоседливости.

Hen Cerbin dic’ss aen n’og Zireael

Aark, aark, caelm foile, te veloe, ell?

Zireael…