Я обиделся на весь мир, на королевства, империи иуниверситеты, на диссидентов, чиновников, юристов. На коллег и друзей, которыепри первом же намеке на опасность отреклись от меня. На вторую жену, которая,как и первая, считала, что неприятности мужа – вполне достаточный повод дляразвода. На детей, незамедлительно отказавшихся от меня. Я стал отшельником.Здесь, в Эббинге, на болотах Переплюта. Унаследовал эту развалюху после одногопустынника, с которым мне случайно довелось познакомиться. К несчастью,Нильфгаард аннексировал Эббинг, и я, хотел я того или нет, снова оказался вИмперии. У меня больше нет ни сил, ни желания продолжать скитания, поэтому явынужден скрываться. Императорские приговоры не имеют сроков давности и остаютсяв силе даже в том случае, если вынесший их правитель давным-давно преставился,а у правящего нет поводов с приятностью вспоминать своего предшественника иразделять его взгляды. Смертный приговор остается в силе. Таков закон и обычайНильфгаарда. Приговоры за измену государству не устаревают и не подлежатамнистии, которую каждый новый император непременно объявляет после коронации.В результате восхождения на престол нового императора амнистируются все, ктобыл обречен его предшественником… за исключением повинных в измене государству.Безразлично, кто правит в Нильфгаарде: если станет известно, что я жив инарушил приговор изгнания, пребывая на имперской территории, меня обезглавят наэшафоте.

Как видишь, Цири, мы оказались в совершенно равной ситуации.

– Что такое этика? Я знала, но забыла.

– Наука о морали. О правилах поведения благородного,порядочного, приличного и вежливого. О вершинах добра, на которые духчеловеческий возносят справедливость и моральность. И о безднах зла, в которыенизвергают человека порок и непорядочность.

– Вершины добра! – фыркнула Цири. –Справедливость! Моральность! Не смеши, не то у меня шрам на морде лопнет. Тебеповезло, что тебя не преследовали, не насылали на тебя охотников за наградамивроде Бонарта. Тогда б ты увидел, что это за штука – бездна зла. Этика? Дерьмоцена всей твоей этике, Высогота из Корво. Нет, Высогота, не порочных илинепорядочных сбрасывают в бездну, нет! О нет! Как раз порочные, злые, норешительные сбрасывают туда моральных, порядочных и благородных, но, на своенесчастье, робких, колеблющихся и не в меру щепетильных.

– Благодарю за науку, – съехидничалВысогота. – Уверен, проживи хоть целый век, никогда не поздно чему-нибудьподучиться. Воистину, всегда стоит послушать бывалых, тертых, зрелых и опытныхлюдей.

– Ну-ну, смейся, смейся, – тряхнула головойЦири. – Пока можешь. Потому как теперь моя очередь смеяться. Теперь яповеселю тебя повествованием. Расскажу, как было со мной. А когда закончу,поглядим, захочется ли тебе и дальше подъелдыкивать меня.

Если б в тот день в сумерках кто-нибудь подобрался к избе спровалившейся стрехой, если б заглянул сквозь щели в ставнях, то увидел бы вскупо освещенной комнатушке седобородого старика, сосредоточенно слушающегоповествование пепельноволосой девушки, сидящей на колоде у камина. Он заметилбы, что девушка говорит медленно, как бы с трудом подыскивая слова, нервнопотирает изуродованную отвратительным рубцом щеку и долгими минутами молчанияперемежает повествование о своих судьбах. Повествование о знаниях, которыеполучила и которые все, все до единого, оказались ложными и путаными. Оклятвах, которые ей давали и которых не сдержали. Повествование о том, какпредназначение, в которое ей должно было верить, подло обмануло ее и лишилонаследства. О том, как всякий раз, когда она уже начинала верить, на нееобрушивались мытарства, боль, обида и презрение. О том, как те, которым онаверила и любила, предали, не пришли на помощь, когда она страдала, когда ейгрозили унижение, мучение и смерть. Повествование об идеалах, которым ейполагалось следовать, но которые подвели, предали, покинули ее именно в тотмомент, когда они были ей особенно нужны, доказав тем самым, сколь ничтожнойоказалась их цена. О том, как помощь, дружбу – и любовь – она наконец нашла у тех,у кого, казалось бы, не следовало искать ни помощи, ни дружбы. Не говоря уж олюбви.

Но этого никто не мог увидеть и тем более услышать. Хата спровалившейся и заросшей мхом стрехой была хорошо укрыта туманами на топях, накоторые никто не отважился бы ступить.

Вступая в зрелый возраст, юная дева начинает исследоватьобласти жизни, до того ей недоступные, которые в сказках символизируютсяпроникновением в таинственные башни и поисками укрытой там комнаты. Девушкавзбирается на вершину башни, ступая по винтовой лестнице – лестницы в снахпредставляют собою символы эротических переживаний. Запретная комната, этотмаленький, замкнутый на замок покой, символизирует вагину, а поворот ключа взамке – сексуальный акт.

Бруно Беттельгейм. «The Uses of Enchantment, the Meaning andImportance of Fairy Tales»

Западный ветер нагнал ночную бурю.

Фиолетово-черное небо раскололось вдоль зигзага молнии,взорвалось рассыпчатым грохотом грома. Обрушившийся на землю дождь резкозабарабанил по дорожной пыли густыми как масло каплями, зашумел по крышам,размазал грязь на пленках оконных пузырей. Но сильный ветер быстро разогналливень, отогнал грозу куда-то далеко-далеко, за испещренный молниями горизонт.

И тогда разлаялись собаки. Зазвенели копыта, забренчало оружие.Дикие крики и свист вздымали волосы на головах разбуженных кметов, в паникевскакивающих с постелей, подпирающих кольями двери и оконные рамы. Вспотевшиеруки сжимали рукояти топоров, черенки вил. Сжимали крепко. Но бесполезно.

Террор, террор несся по деревне. Преследуемые илипреследователи? Взбесившиеся от ярости или от ужаса? Пролетят, не задержатлошадей? Или же вот-вот осветится ночь огнем полыхающих крыш?

Тише, тише, дети…

Мама, это демоны? Это Дикий Гон? Привидения, вырвавшиеся изада?

Мама, мама!

Тише, тише, дети! Это не демоны, не дьяволы.

Хуже.

Это люди.

Надрывались собаки. Завывал ветер. Звенели подковы.

Сквозь село и сквозь ночь мчалась разгульная ватага.

Хотспорн влетел на пригорок, сдержал и развернул коня. Онбыл предусмотрительным и осторожным. Не любил рисковать, тем более чтоосторожность ничего не стоила. Он не торопился спускаться вниз, к речке, кпочтовой станции. Предпочитал сначала как следует приглядеться.

Около станции не было ни лошадей, ни телег, стоял там лишьодин фургончик, запряженный парой мулов. На тенте виднелась надпись, которуюХотспорн издалека прочесть не мог. Но опасностью не пахло. Опасность Хотспорнучуять умел. Хотспорн был профессионалом.