Увидел, что на земле что-то лежит. Это была маленькаяпластмассовая фигурка.

Рыжеволосая девушка с бластером.

Должно быть, игрушка выпала из кармана мальчика, прежде чемон вошел в штольню. Не знаю почему, но у меня волосы встали дыбом. Я сунулфигурку в карман и забыл о ней до того момента, как страсти улеглись.

Лишь тогда я вернул ее законному владельцу. Потом я описалфигурку своему маленькому племяннику, и он сказал мне, что это Касси Стайлз измультфильма о мотокопах, о котором все твердил младший сын Гейринов.

Я услышал за спиной звук скатывающихся по склону камней,тяжелое дыхание, увидел приближающегося Гейрина.

Остальные трое остались внизу, сбившись в кучку. Девочкаплакала.

— Возвращайтесь вниз!

— приказал я. — Штольня может рухнуть в любую минуту!

Ей сто тридцать лет!

Даже больше!

— Хоть тысяча! — Он приближался. — Это мой сын, и я пойду заним.

Терять время на споры я не стал. В такие моменты человекуостается только одно: действовать и надеяться на то, что Бог удержит крышу надголовой. Так мы и поступили.

За годы работы геологом я не раз попадал в опасные ситуации,когда от страха тряслись поджилки.

Но десять минут (может, больше, может, меньше, я полностьюпотерял чувство времени), проведенные в штольне Рэттлснейк, нагнали на меня нис чем не сравнимый ужас. Штольня уходила вниз достаточно круто, мы побежали, идвадцать ярдов спустя дневной свет померк.

Да еще этот запах, как я говорил, смешанный запах золы,сожженного кофе и пережаренного мяса.

Он тоже нервировал меня, потому что в старых шахтах обычностоит “минеральный запах”. Землю усыпали куски породы, поэтому нам пришлосьсбавить ход, чтобы не споткнуться и не упасть.

Деревянную крепь покрывали китайские иероглифы. Частьювырезанные, но в основном нанесенные при помощи свечной копоти. Глядя наиероглифы, я понял, что легенды основаны на действительности: китайцев на самомделе завалило в этой шахте.

Мистер Гейрин звал мальчика, требовал, чтобы он немедленновозвращался, говорил, что здесь небезопасно. Я уж хотел попросить его некричать. Свод мог рухнуть даже от его крика, как иной раз в горах от крикасходят лавины. Но не стал. Не кричать он не мог. Потому что думал только освоем сыне.

На кольце для ключей я всегда держу складной ножичек, лупу ипальчиковый фонарик.

Его-то я и отцепил, чтобы осветить нам путь. Мы двинулисьдальше, вокруг потрескивала порода, в ноздрях стоял необычный запах, и становилосьвсе жарче. Заметно жарче.

А потом начали попадаться кости. Мы, я имею в видусотрудников “Дип эс”, освещали фонарями вход в штольню, но ничего не увидели ипоэтому долго спорили о том, завалило китайцев или нет.

Ивонн утверждала, что нет, никто не смог бы работать в такойопасной штольне, даже покорные, согласные на все китайцы.

Это, мол, выдумки, не имеющие ничего общего с реальнойжизнью.

Но, углубившись в штольню на сотню ярдов, я убедился, чтоИвонн ошибалась.

Потому что кости лежали везде: черепа, грудные клетки, ноги,руки. Особенно пугали грудные клетки: почему-то они напоминали мне улыбающегосяЧеширского кота из “Алисы в стране чудес”. Когда мы наступали на кости, они нетрескались, а разлетались в пыль. Запах усиливался, я чувствовал, как по лицукатится пот. Я словно попал в парную, а не в штольню. А крепь просто наводилаужас. Китайцы исписали все стойки свечной копотью Словно после того, как ихзавалило, они занимались только тем, что писали свидетельские показания ивыражали последнюю волю.

Я схватил Гейрина за плечо:

— Мы зашли слишком далеко.

Мальчик, должно быть, прижался к стенке или спрятался внише, и мы в темноте проскочили мимо.

— Я так не думаю, — возразил Гейрин.

— Почему?

— Потому что чувствую: он впереди. — Гейрин вновь сорвалсяна крик. — Сет! Пожалуйста, дорогой! Если ты впереди, поверни назад ивозвращайся к нам!

Ответ мы услышали, но такой, что я едва не повернул назад.Из глубины штольни, заваленной костями и черепами, донеслось пение.

Не слова, но детский голос, выводящий мелодию.

И достаточно точно, потому что я узнал музыкальную заставку“Золотого дна”.

Гейрин посмотрел на меня (глаза у него округлились, и белкиярко блестели в темноте) и спросил, по-прежнему ли я думаю, что мы обогналимальчика. Я предпочел не отвечать, а двинуться дальше.

Вскоре среди костей нам начали попадаться инструменты:ржавые кирки с очень короткими ручками, маленькие жестяные коробочки с кожанымиремнями, какие я видел в шахтерском музее в Эли. “Керосинки”, как называли ихшахтеры.

Эти примитивные светильники привязывали ко лбу, сунув подниз сложенную в несколько раз бандану, чтобы не сжечь кожу.

На стенах появились рисунки, сделанные все той же свечнойкопотью. Изображали они койотов с головами пауков, пум соскорпионами-наездниками, летучих мышей с головами младенцев.

Я до сих пор гадаю, то ли я их на самом деле видел, то листранный запах штольни вызывал у меня галлюцинации. Потом я не спросил Гейрина,видел ли он эти рисунки.

Может, забыл спросить, а может, не решился.

Внезапно Гейрин остановился, наклонился и что-то подобрал.

Маленький черный ковбойский сапожок, застрявший меж двухкамней. Малыш, похоже, просто выдернул ногу из сапога и побежал дальше. Издаливсе доносилось пение, поэтому мы знали, что мальчик впереди.

Впрочем, голос вроде бы стал громче, но я не тешил себянадеждами: под землей звук распространяется по особым законам.

Мы шли и шли, уж не знаю сколько, наклон штольни становилсякруче, воздух — горячее. Костей заметно поубавилось, зато прибавилось кусковпороды, отвалившихся от потолка и вывалившихся из стен. Я мог бы поднять лучфонаря и посмотреть на состояние потолка, но побоялся это сделать. Мне нехотелось даже думать о том, как глубоко мы забрались.

Скорее всего прошли не меньше четверти мили.

Может, и больше. Я уже начал думать, что назад нам невернуться.

Потому что потолок того и гляди обрушится прямо на нас. Ксчастью, смерть нас ждала быстрая, не то что у китайцев, которые задохнулисьили умерли от жажды в этой же штольне.