Девочка спросила, рискнул бы я войти в штольню, и я ответил,что никогда. “Причина в том, что я боюсь призраков?” — поинтересовалась она, ия ответил, что боюсь не призраков, а новых завалов. Штольню прорубили в хрупкойкристаллической породе, прочность которой еще уменьшили многочисленные взрывыпри вскрышных работах. Я сказал ей, что не войду в штольню, пока в ней черезкаждые пять футов не установят стальную крепь. Я понятия не имел, что еще доисхода дня окажусь в штольне. Так глубоко, что не смогу видеть солнечный свет.

Я отвел их в ангар, который служил нам и конторой, ираздевалкой, снабдил всех касками, а потом показал всевозможные машины имеханизмы, объясняя назначение каждого.

Маленький Сет во время экскурсии почти ничего не говорил, ноего глазки ярко блестели.

Вот мы и подошли к “легкому испугу”, который стал причиноймоих сомнений и кошмарных снов (не говоря уже об угрызениях совести, а этосовсем не пустяк для мормона, который воспринимает религиозные аспекты болеечем серьезно). В тот момент для всех нас испуг был далеко не “легким”, да итеперь, если подумать серьезно, я сильно сомневаюсь в правильности нашейклассификации степени испуга. Находясь в Перу (я искал там бокситы, когдаписьмо Одри Уайлер пришло на адрес отделения “Дип эс” в Безнадеге), я неоднократновозвращался к этому происшествию, а с десяток раз оно мне снилось.

Может, из-за жары.

В старой штольне было жарко. Мне приходилось бывать вштольнях, обычно в них очень холодно и сыро. Я читал о том, что в шахтахзолотых приисков Южной Африки тепло, но сам этого не ощущал.

Здесь же стояла жара.

Тропическая влажная жара, как в теплице.

Но я забегаю вперед, и напрасно. Потому что хочу рассказатьвсе по порядку и поблагодарить Бога за то, что ничего подобного уже никогда неповторится. В начале августа, через две недели после визита Гейринов, Китайскаяшахта перестала существовать. Я не знаю почему, но произошло смещение миллионовтонн породы, заваливших чашу карьера.

А когда я думаю, на какой короткий срок разошелся обвал спребыванием семьи Гейринов на дне карьера (не говоря уж о том, что компанию имсоставлял мистер Аллен Саймс, знаменитый геолог), меня начинает трясти.

Старший мальчик, Джек, захотел поближе взглянуть на Мо, нашусамую большую бурильную установку.

Она на гусеничном ходу и предназначена для проходки шурфов,в которые потом закладывается взрывчатка. В начале семидесятых годов Мо поправу считалась самой большой бурильной установкой, созданной на планете Земля,и до сих пор она вызывает восторг у подростков Да и у больших дядей тоже!Старшему Гейрину ничуть не меньше Джека хотелось познакомиться с Мо поближе. Яполагал, что и Сет жаждет того же. В этом, правда, я ошибся.

Я показал им лесенку, по которой машинист мог подняться вкабину Мо, расположенную на высоте сто футов. Джек спросил, можно ли поднятьсяпо этой лесенке, но я ответил, что это слишком опасно, хотя они могут забратьсяна гусеницы. Гусеницы Мо тоже поражали своими габаритами.

Каждая шириной с городскую улицу и состоит из стальныхпластин длиной в добрый ярд.

Мистер Гейрин опустил Сета на землю и вместе с Джекомзабрался на гусеницу. Я последовал за ними, дабы убедиться, что никто не упадети ничего не сломает.

Если б такое произошло, мне бы пришлось отвечать по закону.

Джун Гейрин отошла назад, чтобы сфотографировать нас нагусенице. Мы, конечно, смеялись и улыбались в объектив, пока девочка некрикнула: “Возвращайся, Сет”

Немедленно!

Нельзя туда ходить!”

Я не мог его видеть, потому что находился на гусенице имальчика скрывал корпус бурильной установки, но его мать я увидел.

Как и испуг на ее лице, когда она заметила, куданаправляется ее сын.

— Сет!

— завопила она.

— Немедленно вернись!

Два или три раза она повторила тот же призыв, потом бросилафотоаппарат на землю и кинулась вперед. Тут я все понял: нечасто дорогой“Никон” бросают как использованную одноразовую зажигалку.

С гусеницы я слетел в мгновение ока.

Просто удивительно, что при этом не упал и не сломал себешею. Такой же подвиг, кстати, удался и обоим Гейринам. Но тогда я как-то обэтом не думал. По правде говоря, я начисто забыл и об отце, и о сыне.

Маленький мальчик уже поднимался по склону к черному зевустарой штольни, который находился лишь в двадцати ярдах от дна карьера. Я этоувидел и понял, что мать не успеет перехватить его. А если его не успеютперехватить, то он залезет в штольню, как, видимо, и задумал.

Мое сердце хотело уйти в пятки, но я не позволил и вместоэтого со всех ног бросился к штольне.

Я догнал миссис Гейрин в тот момент, когда Сет достиг желтыхлент, огораживающих штольню.

На мгновение мальчуган остановился, и я даже подумал, чтодальше он не пойдет.

Я решил, что он испугается темноты, а также идущего изштольни запаха золы, сожженного кофе и пережаренного мяса. Но он вошел, необращая внимания на мои истошные крики, призывающие его не делать этого.

Я велел матери мальчика не лезть в темноту, сказал, что ясам приведу его, и попросил наказать то же самое мужу и сыну, но, разумеется,Гейрин мне не подчинился.

Думаю, в схожей ситуации на его месте я поступил бы так же.

Я поднялся по склону и подлез под желтые ленты.

Малышу наверняка даже не пришлось нагибаться.

Я услышал слабый шум, обычно доносящийся из старыхвыработок, похожий на грохот далекого водопада.

Не знаю, что он означает, однако шум этот мне не нравится,никогда не нравился.

Голос призраков.

Но в тот день я услышал и другой звук: легкое потрескивание.

Вот оно понравилось мне еще меньше.

Когда я заглядывал в штольню раньше, после того, как ееобнаружили, звука этого не было, но я знал, что он свидетельствует одинамических процессах, идущих в хрупкой породе, в которой пробита штольня.Этот звук в старину предупреждал шахтеров, что в штольню входить нельзя, таккак она может обвалиться в любую минуту. Полагаю, что китайцы, работавшие вРэттлснейк в 1858 году, или не знали значения этого звука, или им приказали необращать на него внимания.

На первом же шаге я поскользнулся и упал на одно колено.