class="p1">– Тебе лучше не знать, – добавила она и, возможно, была права.

Я вздрогнула и вытерла со лба капли дождя. Поверхность озера бурлила, устремляясь к тучам.

– Иногда было не так уж плохо, правда, Декс?

Я не могла врать в грозу.

– Всегда было только хорошо. – Я взяла ее за руку – без всякой задней мысли, просто испытывая физическую потребность прикоснуться к ее скользкой коже. Уцепиться за нее. – Расскажи мне, Лэйси. Что бы ни случилось. Так будет лучше. – Она же ведьма, так? Вот я и внушала ей: найди нужное заклинание. Призови слова.

Она стиснула мою руку:

– Давай начнем сначала, Декс. К черту прошлое.

Я не понимала, как она может так говорить, ведь прошлое повсюду. Декс и Лэйси обитали в прошлом. Если она его сотрет, от нас ничего не останется.

– Я не пыталась от тебя отгородиться, – сказала Лэйси. – И не делала секрета из своей настоящей жизни. – Каким-то образом мы опять говорили о Никки. Мне не хотелось впускать ее сюда, к нам. – Люди хранят секреты, когда чего-то стыдятся.

– У тебя куча секретов.

– Но ты никогда не была одним из них, Декс.

Я не смогла возразить, что никакой разницы нет.

– Скучаешь по мне? – спросила она.

– Ты же здесь.

Лэйси взяла мое лицо в свои ладони. Пальцы у нее были длиннее, чем мне помнилось. Я вдруг заметила, что вся она стала более угловатой. У нее выпирали ключицы; плечи и локти заострились.

– Нет, не скучаешь, – вымолвила она с удивлением.

Мне сдавило грудь. Я не могла говорить, пока ее пальцы жгли мой подбородок, щеки, губы. И когда я не возразила ей, она бросилась с причала в озеро.

Я выкрикнула ее имя.

Всплески в темноте. Знакомый смех. Удар грома.

– Давай сюда! – позвала она. – Водичка что надо!

– Сейчас ведь долбаная гроза!

– Все такая же трусиха! – крикнула она и исчезла во мраке.

Долгие-долгие секунды, спокойная вода и пустынная ночь, только дождь, молнии, я – и Лэйси, где-то там, внизу… Мучительные секунды ожидания, когда она вынырнет, задыхающаяся, хохочущая и живая.

Настало время спросить себя: сумеет ли она спастись самостоятельно. Сумею ли я спасти ее. Нырнуть в темную воду, непроницаемую, как небо. Преодолевая невесомость, погружаться все глубже и глубже, пытаясь нащупать ее тело и тяжело опускаясь на илистое дно. Лэйси будет бороться, это ее манера, тянуть меня за волосы, взбираться на меня и так отчаянно стремиться к поверхности воды, к воздуху, к жизни, что вытащит нас обеих.

Я стояла на краю причала, пятки на досках, носки над водой, и пыталась заставить себя прыгнуть.

Озеро было темным и бескрайним. А потом по поверхности воды поплыла луна лица. Очередная игра. Теперь мы обе знали, кто выиграл, потому что она оставалась в воде, а я на берегу.

В машине было тепло и сухо, и мне захотелось свернуться калачиком на переднем сиденье и заснуть. Вместо этого я завела двигатель и оставила Лэйси у озера, с водой и грозой, зная, что молния никогда не посмеет ударить в нее.

* * *

Она не выходила у меня из головы.

В ту пятницу, когда Никки позвонила мне, чтобы поныть, посплетничать и пожаловаться на вечеринку с ночевкой, которую ее вынудили устроить (утомительная обязанность делать счастливое лицо ради своих так называемых друзей), и сказала: «До чего ж меня все это достало, я бы лучше позвала тебя и мы посмотрели бы какой-нибудь дурацкий фильм», я разорвала молчаливое соглашение между нами и ответила:

– Да запросто.

– Что запросто?

– Приду. И посмотрю какой-нибудь дурацкий фильм или что угодно.

– Сказала же, я не могу отменить вечеринку.

Она была вовсе не дура; она вынуждала меня говорить напрямик. И оно того стоило, если докажет неправоту Лэйси.

– Нет, я имею в виду, я могу прийти на вечеринку.

– Ой, Ханна, ты же ненавидишь вечеринки. То есть конкретно ненавидишь, до тошноты. Ты ненавидишь этих стерв.

– Ты тоже.

– Поверь, если бы я могла сбежать к тебе, и пусть себе животные громят зоопарк, я бы так и сделала, но мать меня убьет, если кто-нибудь из них уделает ковер.

Я лежала на постели, считала трещины на потолке и старалась не принимать ее слова близко к сердцу.

– Ты ведь помнишь ту летнюю вечеринку у бассейна, – сказала Никки. – Кошмарный сон.

Я не ответила, и она добавила:

– И другую вечеринку.

Теперь мы обе переступили черту.

На потолке было семьдесят две трещины и желтое пятно в углу, видимо, протечка. Интересно, если потолок рухнет, размышляла я, убьет ли меня пластом гипса и пылью, в которой я задохнусь посреди ночи? Или я просто очнусь в груде асбеста, удивляясь, почему вижу небо над головой?

– Ты чего молчишь, Ханна? Ты ведь понимаешь, что я оказываю тебе услугу?

– Конечно. Спасибо тебе.

– Ты какая-то странная. Почему ты странная?

– Я не странная.

– Хорошо. Не странная. А теперь расскажи мне что-нибудь. Как насчет захватывающих приключений Ханны Декстер? – Она имитировала тягучий говор Киану. – Потрясная выдалась неделя? Или полное фуфло?

– Я говорила с Лэйси.

В трубке раздалось шипение – помехи на линии, но не составляло труда представить, что Никки попросту обернулась змеей. Она выдохнула одно слово:

– Зараза.

– Было здорово.

– Неудивительно, что ты такая странная. Пожалуйста, скажи, что тебе ее не жалко.

– Она поведала кое-что про вас с ней, – сообщила я, и почти не соврала. – И про Крэйга.

Змея развернулась в броске:

– Ты рассказала Лэйси про Крэйга? Ты рассказала Лэйси про Крэйга? – Она уже истошно вопила, а ведь Никки никогда не вопила. – Про то, о чем я тебе говорила? Про то, о чем я никому не говорила? Ты что, гребаная социопатка? Как тебе вообще такое взбрело в голову?

– Я не рассказывала! Я бы не рассказала!

Я протестовала; клялась, что никогда не предала бы ее доверия, что Лэйси ничего не спрашивала, а рассказала еще меньше. Я просила прощения. Она бросила трубку.

В телевизоре в такие моменты швыряют телефон через всю комнату. Я так и сделала – и почувствовала себя дурой.

Так же поступила и Никки, призналась она, перезвонив мне через час.

– Я была неправа. Немножко психую, когда речь заходит о… ну ты поняла.

– Разумеется, – ответила я.

– Я знаю, ты никогда не проболтаешься Лэйси. Правильно?

– Конечно, не проболтаюсь.

– И я тут подумала об этой сраной вечеринке с ночевкой. Приходи – если хочешь, конечно. Будет полный отстой, и ты возненавидишь меня за приглашение, зато, по крайней мере, мне будет веселее.

– Ты серьезно?

– Я всегда говорю