И тут Дмитрий обнаружил, что женщины очень похожи. Тот жеразрез глаз – томный, немножко голубиный, – те же яркие губы, и даже волосы уИнны – наверное, подкрашенные, все-таки ей явно за сорок, изрядно за сорок! –вились точно такими же крупными волнами и так же лоснились, как у Ренаты.Разница была лишь в чертах: у Ренаты они были несколько мягче, а Иннанапоминала хищную кошку – красивую, пресыщенную, усталую, но все же опасную(сходство усиливал наброшенный на плечи серебристый песец). И при этом Инначертами лица удивительнейшим образом напоминала «Неизвестную» Крамского. Вот толькоплатье на ней было не черное, а лиловое, которое туго обтягивало пышный торс.

На платье Дмитрий и уставился расширенными глазами. Намгновение почудилось, будто он перенесся ровно на двадцать лет назад, в зимусемнадцатого года, и находится сейчас не в саду какой-то медонской виллы, а вхолодной, выстуженной офицерской палате петроградского госпиталя, иослепительно красивая, роскошно одетая молодая дама (фиолетовое платье облегалоее прекрасную фигуру, как перчатка!) с издевкой говорит ему: «Имени моего выпомнить не можете, ибо мы не были знакомы. Меня зовут Инна Фламандская.Разумеется, это псевдоним – и литературный (я поэтесса), и партийный.Настоящего моего имени вам знать не нужно…»

– Да ну, – пробормотал Дмитрий. – Не может быть!

«Меня зовут Инна Фламандская…» «Здра-стуй-те, шер Инна?…»

– Это она! – выдохнул Дмитрий. – Она самая. А Рената еедочь, потому они так удивительно похожи. Ну и чудеса, ну и совпадения!

Раньше Инна работала на большевиков. Дмитрий отлично помнил,что впервые увидел ее в энском кафе «Попугай!», где она помогала не тобольшевику, не то эсеру Иванову брать его за горло. И они взяли-таки!

Однако не странно ли, что дама, имеющая, судя по всему,высокие заслуги перед нынешней русской властью, прозябает сейчас в эмиграции?

Пардон, пардон… А кто здесь говорит о прозябании? Жизнь напрекрасной вилле, изобильное застолье, нарядные туалеты дам, радостные улыбки,которые Инна и Рената расточают мужчинам… О нет, какое там прозябание! Иннадержится как хозяйка. Очевидно, нарядная вилла принадлежит ей и ее дочериРенате. Значит, об Инне так презрительно отзывался Сергей: «Эмигрантка,совершенно никчемная особа»? Что-то не похоже, судя по той почтительности, скакой обращаются к ней мужчины. Полное впечатление, что мать и дочь имипросто-напросто командуют, а те беспрекословно подчиняются. И это не тапокорность, которую вызывает в мужчинах женская красота, – это угодливостьнижестоящих перед вышестоящими… Стоит только взглянуть, как предупредительноприподнялся с кресла неказистый француз, видимо, тот самый Роже…

Ба… знакомые все лица… да ведь Роже – флорист с улицыДебюсси! Теперь понятно, кому принадлежал серый «Опель». Ну что ж, оказывается,парижские флористы живут очень даже недурно, отнюдь не бедствуют. Амагазинчик-то какой хиленький, просто смотреть жалко. Возможно, конечно, у негоне просто магазин, а прикрытие… Чего? Ну, наверное, какой-нибудь деятельности«Общества возвращения на родину». Определенно, Инна и ее дочь – ведущие персоныв организации, и зачем столь уничижительно врал Сергей – непонятно.

В это время Инна заговорила – все взгляды обратились к ней.Только один человек сидел, повернув кресло к камину: видимо, никак не могсогреться, – а Грабов, флорист и другой приезжий, высокий, несколькорасплывшийся господин с бледным лицом, так и пожирали хозяйку взглядами.

Дмитрий пригляделся к этому последнему внимательней. Человекбыл одутловат, рыжеволос и имел блеклые зеленые глаза.

Стоп, господа, еще один знакомец! Да ведь это… Полуэктов.Тот самый, которого Дмитрий на днях вспомнил в связи с одной старой историей.Тот самый, встреча с которым была ему предсказана тещей.

Предсказана тещей…

Лидия Николаевна также напророчила, что Дмитрий встретитчеловека, которому некогда причинил зло, обернувшееся для него счастьем. Ну чтож, вид у Полуэктова более чем преуспевающий. Видимо, из Германии он умудрилсяпопасть во Францию и продолжает здесь работать на «товарищей», причем живет,что видно по костюму, ни в чем себе не отказывая…

Откуда об этом могла знать теща? Поскольку она – «втораямадам Ленорман»? Ну нет, увидав Полуэктова в компании с флористом, Дмитрийокончательно перестал верить в экстраординарные способности Лидии Николаевны.

Он все гадал, откуда Лидия Николаевна могла вызнать, чтозять мелькает на рю Дебюсси. А почему ей не мог сообщить об этом флорист? Ичерез него же связь с Лидией Николаевной установил Полуэктов, и они вместеразыграли некую мизансцену, необходимую для того, чтобы недоверчивый зять ЛидииНиколаевны поверил ей и кинулся прямиком на рю Дебюсси, в «Общество возвращенияна родину»…

Нет, ерунда, она вряд ли могла быть знакома с флористомРоже. Тут действовал еще кто-то, кто-то другой диктовал Лидии Николаевне, чтоделать, как говорить с Дмитрием, как убедить его, закоренелого скептика иреалиста, чтобы поверил в безусловное чудо…

Кто ею руководил? Шадькович? Господи, неужели и КириллАндреевич замешан в интригу? Да нет, Шадькович слабоват, он может бытьидеальным исполнителем, но не руководителем. А кто же здесь, среди этих советизанов,с позволения сказать, le chef? У кого в руках все нити заговора, жертвойкоторого может стать Дмитрий? У отсутствующего Сергея? Или у того грузногогосподина, который так и сидит, задумчиво склонив голову, в кресле у камина,словно не может оттуда подняться.

Может быть, вздремнул? Надо непременно заглянуть в его лицо!

«Что делать? – сам себя спросил Дмитрий. – Что мне делать?»