А может быть, он зря паникует? Может быть, и делать-тоничего не нужно? Был ли, вообще говоря, заговор? Может быть, и заговора-тоникакого не было… С чего он решил, что целью Сергея и всех прочих было что-тоеще, кроме обычной проверки довольно шаткого и подозрительного эмигранта,которому и помочь хочется, и в то же время следует опасаться его шаткости инепредсказуемости? Ну да, на всю ситуацию можно поглядеть с двух точек зрения.С одной стороны, Дмитрию Аксакову, испуганному, ничего не понимающему, оникажутся врагами, с помощью некоей злой силы явившимися из прошлой жизни, чтобыуничтожить его. С другой стороны, они, люди красной масти, верно служилибольшевикам в ту пору, когда на карте мира была обозначена не Рэсэфэсээрия, аРоссийская империя. Вот и сейчас они служат интересам своей партии и своейРоссии. Беда в том, что их Россия не имеет ничего общего с Россией ДмитрияАксакова… Но так ли это? Не пора ли ему бросить искать различия, а попытатьсянайти сходство? Черт, черт, да ведь всего лишь каких-то три дня назад, идя из«Общества возвращения», он старательно гнал от себя мысли о голоде в России, отворящихся там беззакониях, о репрессиях, он с молитвенным выражением читал,почти наизусть зубрил «Правду»…

И что снова изменилось? Почему он откатился на прежние, таксказать, рубежи? Из-за проявленного к нему грубого недоверия? Но разве онзаслужил доверие?

«Надо понять, чего ты сам хочешь, – устало сказал себеДмитрий. – Вот это и будет твой el momento de la verdad. И если ты ступил накакой-то путь, надо идти по нему, не сворачивая и не глядя по сторонам. Тольковперед и вперед! Конечно, ты будешь некоторым образом напоминать зашореннуюлошадь, но…»

Он не успел додумать. Человек, сидящий у камина (скореевсего, он – тот самый мсье Гаврилов, с которым «не скучно, а только страшно»,как выразилась Инна), поднялся и, одернув складку на брюках, что-то сказал,повернувшись к Полуэктову. Тот покосился на окно – Дмитрий отпрянул, но тотчаспонял, что зря, его невозможно увидеть, – и с явной неохотой пошел к выходу.Грабов последовал за ним, заботливо придержав дверь для Гаврилова.

Спустя несколько секунд все трое вышли на крыльцо иостановились практически рядом с Дмитрием. Бежать было некуда и некогда. Онедва успел опуститься на корточки и прикрыть лицо полой куртки. Оставалосьнадеяться, что его не разглядят… хотя невелика надежда: слишком яркий светлился из окон!

«Может быть, они примут меня за куст азалии или какой-нибудьпень?» – подумал с отчаянным юмором.

Насчет пня – это он в самую точку попал…

* * *

«Вечно любимому»…

Александра сдернула варежку и приложила руку к кресту, на томесто, где едва виднелась надпись. Дерево только в первую минуту казалосьпримороженным и ледяным, но быстро оттаяло и словно прильнуло к повлажневшейладони.

Ну да, мы живем иллюзиями, к которым не имеет никакогоотношения реальность. Когда-то, двадцать три года тому назад, Саша Русановаиспытывала совершенно такой же оглушительный, отнимающий дыхание восторг привиде черных глаз Игоря Вознесенского, какой она испытывает теперь, прижимаятеплую ладонь к кресту на его могиле. И как тогда она думала с лихорадочнойнадеждой: «А вдруг он сейчас увидит, заметит меня, разглядит наконец – ивлюбится с первого взгляда?», так и сейчас сердце щемило от безумной надежды:«А вдруг он сейчас смотрит на меня оттуда и жалеет, что у нас все случилосьтолько один раз?»

– Сашенька, это вы? – шепнул кто-то за спиной, и Александраобернулась, все с той же надеждой, поистине безумной, – и отпрянула, увидеврядом грузную женскую фигуру.

Ну да, шепот-то был женский…

Рядом стояла Клара Черкизова, то есть, пардон, Кравченко.

Как она растолстела, как постарела! Она лет на восемь старшеАлександры, значит, ей теперь уже под пятьдесят. Ненакрашенное, обрюзгшее лицо– боже мой, с таким-то личиком играть юных девушек?!

Хоть Энск, конечно, город маленький, а вернее – большаядеревня, последний раз они виделись лет десять назад: случайно столкнулись наСвердловке, чуть не напротив драмтеатра, – и прошли мимо, сделав вид, что незаметили друг друга. Что и говорить, у них не было повода кидаться друг дружкев объятия, а впрочем, и враждовать не было повода. Как были чужими всю жизнь,так и остались, хотя одно время обменялись заветными мечтами и сговорилисьпомогать в главном: Саша внушает отцу, что он должен жениться на Кларе, а тавзамен устраивает ей свидание с Игорем Вознесенским.

Обе выполнили свои части договора, но счастья это никому непринесло: заветные мечтанья так и остались неисполненными. А после того, какКлара, со злости на Константина Анатольевича, бросилась в объятия товарищаКравченко, у них и вовсе не стало повода ни враждовать, ни дружить. Чужие другдругу, вот и все!

Тем более странно было Александре видеть сейчас дрожащиегубы Клары, ее полные слез глаза.

– Что вы здесь делаете? – спросили в один голос, но неулыбнулись смешному совпадению, а в тревоге друг на дружку уставились.

Александра неловко развела руками: о чем вы, мол,спрашиваете, если все прекрасно знаете?

Клара понимающе кивнула.

– Я тоже пришла проститься. С Яшей, – она махнула в сторонучерной мраморной плиты на могиле Грачевского, – и с ним, – мимолетно погладилакрест на могиле Вознесенского. – В последний раз ведь… Варвары, вандалы, иземля под ними не горит, и молния в них не ударит! Ишь, орут, как будто напраздник собрались. Радостно им!

Только сейчас Александра услышала шумные и довольно веселыеголоса, доносившиеся от кладбищенских ворот, со стороны Полевой улицы. Она такуглубилась в свои мысли, что и не видела ничего, и не слышала. А между тем тамсобралась уже, кажется, изрядная толпа. Веселые песни и смех чередовались ссердитыми женскими криками. Слышались милицейские свистки.

– Странно, что ж они не заходят? – пробормотала Александра.

– Я, когда мимо шла, слышала, будто сторож сбежал с ключами,ну и не могут ворота открыть. Поехали будто бы к нему домой.

– Нелепость какая… Они собираются стереть с лица земли всекладбище, а не могут сломать ворота…