– Тетя Саша, – твердил Монахин, смешно, по-детски простираяк ней руки, – бросайте лом, бегите, я вас не выдам. Вы же страшное затеяли! Вычто, не понимаете? Нас же не остановить, это ж все равно что с пистолетомпротив танка!

– Что вы делаете? – бормотала Александра, словно не слышаего. – Что вы делаете?!

– Это жизнь, – тихо, словно по секрету, словно для нее однойпояснил Колька Монахин. – Такая жизнь, понимаете? Цепляешься за подножку ивисишь. Разжал руки – упал – тебя переехало. Все, капец!

Александра вдруг вспомнила, что Монахин – в прошломбеспризорник: неведомо как прибрел в Энск из какой-то вымершей от голодаприволжской деревни, поселился у тетки, у нее и до сих пор живет. Наверное, онхорошо знал, что бывает с теми, кто не удерживается на подножках.

– Да бегите же, тетя Саша! – вдруг вскрикнул он горько,отчаянно. – Бегите, я ничего не могу…

– Не могу и я, Коленька, – пожаловалась Александра. – Ну немогу я уйти, понимаешь?! Не могу я его бросить!

Глаза у Кольки стали испуганные.

«Он подумал, я с ума сошла», – поняла Александра и хотелаего разубедить, но тут же ей стало не до Кольки, потому что откуда ни возьмисьперед ней возникла Оля.

– Мама!

Замерла, прижав руки к горлу:

– Мамочка, брось, пойдем со мной!

И вдруг сморщилась, замахала отчаянно, закричала:

– Нет, нет, не надо, не трогайте!

Александра не поняла, что значат слова дочери, а потом сталопоздно: на нее навалились сзади, схватили за плечи, выкрутили руки так, что ломвывалился сам собой.

Набежал Пашка, схватил его торжествующе:

– Ага! Вот я покажу тебе, как из рук-то рвать!

Занес лом грозно над Александрой.

«Если он меня ударит, то убьет», – подумала она. Без страхаподумала, с нетерпеливым ожиданием.

Но Пашку опередил кто-то другой. Александра получила удар позатылку и, лишившись чувств, мягко соскользнула по кресту на могилу ИгоряВознесенского.

* * *

– Какая жалость, что Инна не выносит запаха сигар, – донессядо Дмитрия голос Полуэктова. – Я чертовски озяб.

– Ничего, ничего, – успокоил Гаврилов. – Я недолго.

В воздухе повеяло несказанным ароматом, и Дмитрий слабовздохнул.

Прошлая жизнь! Давным-давно! Сон, развеявшийся сон!

Впрочем, приступ ностальгии, вызванной сухим запахом хорошей«гаваны», мгновенно прошел: понадобилось собрать все силы, чтобы не чихнуть.Хорош был бы куст азалии или пень…

Вот именно, пень!

– Цветков задерживается, – сказал Гаврилов. – Я боюсьосложнений. Уверен, что Вернер оказался не так прост и преподнес ему парочкусюрпризов. За эти годы он научился виртуозно уходить от слежки!

– А я думал, Доктор пользуется его полным доверием, –удивился Гаврилов. – И вполне контролирует его передвижения.

– Хотелось бы… – неопределенно пробормотал Полуэктов.

– Вы вполне верите Доктору? – насторожился Гаврилов.

– Его рекомендовал нам Фермер. А Фермерша в нем души нечаяла. И пока он нам был и остается более чем полезен. В деле с Миллером всетрое показали себя с самой хорошей стороны. Жаль, конечно, что Фермершу мыпотеряли… Даже удивительно, что Доктору удалось вывернуться. И тут нам повезло.Все-таки в том, что он как был, так и остался незначительной фигурой, есть своипреимущества. О его связях со Скоблиным никто не узнал. Ну а сейчас он вполнеуспешно разрабатывает Вернера, не забывая о Хромом.

У Дмитрия вдруг заломило ногу, да так, что он больше не могсидеть на корточках. Нужно было разогнуть ее, распрямить, дать ей отдых,немедленно, прямо сейчас, потому что боль вдруг начала так нарастать, что он влюбой миг мог лишиться сознания.

Но снова раздался голос Гаврилова, и Дмитрий позабыл обовсем на свете.

– Хм, Хромой… – со странной интонацией пробормотал тот. –Скользкий он, ненадежный, непредсказуемый. Я, честно говоря, даже не ожидал,что он послушается Бланки. Однако Инна уверяла, что люди такого типа живут,подчиняясь не столько логике и уму, сколько воображению, на них наилучшимобразом действуют именно les méthodes extraordinaires, необычные методы.Строго говоря, привлечь Бланку была ее идея. Похоже, она не ошиблась.

– А Бланка по-прежнему действует вслепую? – подал голосГрабов. Голос у него был под стать внешности: безликий, невыразительный,глухой.

– Не совсем, – ухмыльнулся Гаврилов. – Я открыл ей карты,прошу простить за плеоназм, и она продала зятя с потрохами! Разумеется, излучших побуждений: уверена, что теперь он работает на меня. Так оно и есть вкакой-то степени. Разумеется, Бланка не знает, какая участь его ждет.

– Думаете, ей на него не наплевать? – ответно ухмыльнулся иПолуэктов.

– Ну, на него – очень возможно, что и наплевать, однако насвою дочь и внучку ей определенно нет.

– А кстати, о них. Как вы думаете, товарищи, если мы ихвозьмем, Хромой не станет более покладистым?

– А что, в нем есть какие-то сомнения? – насторожилсяГаврилов. – Даже при малейшем намеке надо менять тактику и…

– Нет, нет, – успокоительно сказал Грабов, – Ренату он Цветковувыдал без всяких колебаний.

– А раскусить ее он не мог?

– Исключено! – засмеялся Грабов. – Ренате место на сценеМалого театра, как говорит Цветков, ей невозможно не верить. Он поверил!