Около десяти часов вечера зазвонил телефон на кухне домадона Корлеоне. К телефону подошел один из телохранителей дона, который послушнопередал трубку матери Конни. Но она с трудом понимала, что говорит дочь,которая находилась в истерике и которой мешали говорить распухшие губы. МиссисКорлеоне попросила телохранителя позвать Сонни, сидевшего вместе с Хагеном вгостиной.

Сонни вошел на кухню и взял трубку из рук матери.

— Да, Конни, — сказал он.

Конни боялась теперь не только мужа, но и брата, и ее речьсделалась еще более невнятной.

— Пошли за мной машину, — промямлила она, — ятебе расскажу все дома. Ничего не случилось, Сонни. Ты не приходи. Пошли,пожалуйста, Тома. Это ничего. Я просто хочу поехать домой.

На кухню вошел Хаген. Дон принял снотворное и уснул в своейспальне, и Том хотел теперь проследить за тем, что будет делать Сонни. На кухненаходились и два телохранителя. Все смотрели на Сонни.

Кровь поднималась по раздутым жилам его бычьей шеи, лицонапрягалось и сжималось от ненависти.

— Ты подожди там, — сказал он сестре. — Тытолько подожди там.

Он положил трубку, с минуту постоял, и выкрикнув:

«Сукин сын, сукин сын», выбежал на улицу.

Хаген понял по выражению лица Сонни, что тот уже не способенмыслить логично. В такой момент Сонни был способен на все. Хаген знал также,что поездка в город остудит его, заставит думать, но это может сделать его иболее опасным. Хаген услышал рев заведенного мотора и сказал телохранителям:«Езжайте за ним». Потом позвонил и приказал нескольким из людей Сонни, живущимв городе, зайти на квартиру Конни и вытащить оттуда Карло. Несколько человекостанутся с Конни до прихода Сонни. Он рисковал, разрушая планы Сонни, но делалэто, зная, что дон его поддержит. Сонни мог убить Карло в присутствиисвидетелей. Со стороны Хаген не ожидал подвоха. Пятеро семейств слишкомдлительное время были спокойны, и ясно, что они заняты поисками мира.

Не успел Сонни выехать на своем «бьюике» с аллеи Корлеоне,как к нему вернулись здравый ум и рассудительность. Он заметил двухтелохранителей, которые садились в машину, чтобы сопровождать его, и одобрил ихдействия. Он считал, что ему не угрожает опасность. Пятеро семейств полностьюпрекратили контратаки и явно искали примирения. В машине был спрятан пистолет,а сама машина была записана на имя одного из его людей, так что ему самому неугрожала опасность быть замешанным в какое-либо судебное дело. Но он непредвидел, что оружие ему может понадобиться. Он не знал даже, что сделает сКарло Ричи.

Теперь, когда у него было время на раздумье, Сонни понял,что он не способен убить отца еще не родившегося ребенка и мужа собственнойсестры.

При всей своей жестокости Сонни не мог избить женщину,ребенка или любое другое беззащитное существо. Когда Карло отказалсязащищаться, Сонни не сумел убить его. Абсолютная покорность нейтрализовала егожестокость. В детстве он был очень добрым, но судьба, видимо, решила сделатьего убийцей.

«Но он должен решить это дело раз и навсегда», —подумал Сонни, сворачивая с Лонг-Бича на автостраду, ведущую к Джон-Бичу. ВНью-Йорк он всегда ехал по этой дороге.

Он подумал, что стоит отправить Конни домой стелохранителями, а потом «побеседовать» с шурином. Он не знал, чем этокончится. Если этот выродок ранил Конни, он станет инвалидом. Но ветер на мостуи соленая свежесть воздуха постепенно остужали его гнев.

Он выехал на мост Джон-Бич, на котором в такое время года ив такой поздний час никого не было, и Сонни мог себе позволить ехать доавтострады на максимальной скорости.

Далеко впереди виднелись очертания таможенной будки. Былоеще несколько будок, но они открыты только в дневные часы, когда движение намосту более интенсивное. Сонни начал тормозить и искать в карманах мелочь.Карманы оказались пусты. Тогда он открыл одной рукой кошелек и вытащил оттудакупюру. Он въехал в круг света возле будки и тут, к своему изумлению увиделавтомобиль, перекрывавший ему путь. Водитель о чем-то разговаривал стаможенником: спрашивал, наверно, как проехать. Сонни стал сигналить, и второйавтомобиль послушно отъехал, уступив ему место возле будки.

Сонни дал долларовую бумажку таможеннику и ждал сдачи. Емуне терпелось закрыть окно. Со стороны Атлантического океана дул холодный инеприятный ветер. Но таможенник замешкался со сдачей: этот идиот просто уронилденьги. Таможенник нагнулся, и его голова и плечи исчезли с поля зрения Сонни.

В этот момент Сонни обратил внимание на то, что второйавтомобиль вовсе не уехал, а остановился в нескольких шагах от будки, все ещепреграждая ему путь. Тут же в неосвещенной правой будке Сонни заметилпромелькнувшую тень. Не было времени думать, так как из стоящей машины вышлидва человека и направились прямо к нему. Таможенник все не появлялся. Соннипонял, что ему пришел конец. Разум, очищенный страхом, мгновенно прояснился.

Сонни навалился на дверцу «бьюика» и взломал ее вместе сзамком. Человек в будке открыл огонь, пули попали в голову и шею Сонни, и егоогромное тело вывалилось на мостовую. Двое выстрелили еще несколько раз, апотом принялись бить ботинками по лицу Сонни, стараясь как можно сильнееизуродовать его.

Через несколько секунд трое убийц и мнимый таможенник сиделив машине и на всей скорости неслись по автостраде Мидбрук по противоположнойстороне Джон-Бич. Тело Сонни и его машина должны были задержатьпреследователей, но когда через несколько минут к месту происшествия подъехалителохранители Сонни, у них не возникло никакого желания преследовать убийц. Онирезко развернули свои машины и помчались к Лонг-Бичу. Возле первого же телефонаодин из них остановился и позвонил Тому Хагену. Он говорил коротко и быстро.

— Сонни умер, — сказал он. — Они стреляли внего у таможенной будки на Джон-Биче.

Голос Хагена казался спокойным.

— О'кэй, — сказал он. — Поезжайте к Клеменцаи скажите, чтобы он сейчас же приехал сюда. Он скажет нам, что делать.

Хаген вел разговор на кухне, где в это время мать Корлеонеготовила ужин к приходу дочери. Он сохранил самообладание, и старуха непочувствовала в его голосе ничего необычного. Материнское чутье могло, пожалуй,ей что-то подсказать, но за свою долгую совместную жизнь с доном она научиласьмногого не замечать. Ведь если ей необходимо узнать что-то неприятное, онаузнает это очень скоро. А если ей необязательно знать об этих неприятностях, тоона предпочитает обойтись без них. Хватит с нее и своих бед, она не хочетстрадать из-за неприятностей мужчин. С безразличием на лице она накрыла стол.По своему опыту она знала, что страх и горе не уменьшают голод; по своему опытуона знала, что еда облегчает боль. Предложи ей врач успокоительное, оназапротестовала бы, но кофе и хлебная корка — дело другое; она, разумеется, былапредставительницей примитивной культуры.