— Привидений не существует, — отрезалБотболт. — Привидений не существует, а ваза разбилась сегодня. Но как же яне заметил этот осколок?!

Он поднял голову и указал нам на самую верхнюю полку шкафа.Там, в керамических зарослях из кувшинов, горшочков, копилок и мордатыхкооперативных нимф-подсвечников, зияла теперь довольно ощутимая проплешина.Брешь на фланге сомкнутых рядов была такой наглой и лезла в глаза такназойливо, что я даже удивилась, почему не заметила ее раньше!

— Она стояла вон там.

— А потом упала и разбилась?

— Да.

— Вот так просто упала и разбилась?

— Нет, сделала кульбит в воздухе! Исальто-мортале! — не выдержала я. — Ну что ты ко всему цепляешься,Чиж! Уже и вазу заподозрил в сговоре с убийцей!

— Ничего я не заподозрил, — огрызнулся Чиж. —Посуда, стоящая на полке, просто так не бьется. И потом: эта ваза — самаякрайняя в ряду. Если смотреть на нее со стороны оранжереи. Вы видели, как онаразбилась?

— Нет, — секунду подумав, произнес Ботболт. —Не видел.

— Когда это произошло? Во время ужина? —Возбуждение Чижа нарастало с каждой минутой: волосы его побелели, щекипокраснели, а глаза сияли теперь нестерпимой библейской синевой. Еще секунда, ион разразится Нагорной проповедью! Я даже залюбовалась им исподтишка,моментально изменив подбрюшью господина Рабенбауэра.

— А вы откуда знаете? — Ботболт позволил себенамек на удивление. — Она разбилась, когда я нес шампанское в зал. Этоимеет значение?

— Еще какое! А где осколки?

— В мусорном ведре. Я вернулся и собрал их.

— Вернулись из зала?

— Нет. До зала я тогда не дошел. Вернулся с полдороги,посмотреть, что случилось. И увидел, что осколки вазы валяются на полу.

— А шампанское?

— А шампанское я поставил сюда, на край стола.

— И сколько времени у вас ушло на то, чтобы собратьосколки?

— Не знаю… Что их собирать! Секундное дело.

— Тащите их сюда!

— Кого?

— Да осколки же!

Ботболт пожал плечами, но просьбу Чижа все-таки выполнил. Оноткрыл дверцы шкафчика под мойкой и выудил оттуда плотно набитый пакет из-подмолока.

— Это и есть мусорное ведро? — изумился Чиж.

— Я использую это как мусорное ведро. Мусора у насмало, и к тому же он не задерживается в доме.

Из импровизированного ведра были извлечены огрызкикраснофигурной композиции числом четырнадцать. И они же спустя секунду,несмотря на молчаливые протесты Ботболта, щедро усеяли пол перед шкафом.

— Сделаем так. Сейчас я засеку время, а вы по моейкоманде начнете собирать черепки. И старайтесь делать это в том же темпе, вкотором делали тогда, во время ужина. Задача ясна?

— Чего уж неясного…

Чиж уставился на часы и дал отмашку рукой. И огромныйБотболт, который мог бы без всякого ущерба для здоровья выступать вкоммерческих матчах боксеров-супертяжеловесов, высунув язык от усердия,принялся хватать осколки и сбрасывать их в пакет. Оплакивая тот самый черепок,который он не заметил. На этот мартышкин труд, если верить Чижу, у него ушлоровно пятнадцать секунд.

— Мало! — нахмурился Чиж, зафиксироваввремя. — Мало, не успеть. Скажите, Ботболт, вы вышли из кухни, как толькособрали осколки?

— Ну да.

— И больше не задерживались?

— Нет. Я собрал осколки и вытер воду… Известие о водепригнуло Чижа к полу. Чтобы не упасть, он даже ухватился за мой локоть.

— Воду? Вы сказали — воду?

— В вазе почему-то оказалась вода. Это странно, там еене должно было быть… Но она там была!..

— Вот! — заверещал Чиж. — Вот оно! Вода,конечно же! Давайте повторим то же самое, но уже с водой!

— Вы хотите, чтобы я налил воды на пол? — Ботболтнесказанно удивился такому эксцентрическому предложению Чижа.

— Хочу.

— Зачем? Зачем я должен разливать воду? Пол чистый,зачем же…

— Это следственный эксперимент, Ботболт. Не ломайтесь.

Только через минуту Ботболт согласился на святотатство поотношению к навощенному и натертому полу. Он достал из-под мойки чистуюскатерть, которую почему-то обозвал половой тряпкой, аккуратно разложилчерепки, аккуратно пролил воду и так же аккуратно принялся ее вытирать. Теперьмартышкин труд занял гораздо больше времени и вплотную приблизился к отметке“одна минута восемь секунд”.

— Что теперь? — закончив, поинтересовался Ботболт.

— Ничего. — Чиж загадочно улыбнулся. — Простоу нас появилась лишняя минута. И даже чуть больше. Скажите, Ботболт, это вызаперли ящики в буфете?

— Я, а что?

— Вы всегда их запираете?

— Всегда. Стараюсь, во всяком случае.

— А зачем?

Ботболт нахмурился: стоит ли доверять первому встречномуродные скелеты в шкафу? Вернее, в буфете. Но, по зрелом размышлении, решилвсе-таки поведать нам о малоприятных полусемейных тайнах.

— У парней проблемы с алкоголем. Не всегда, нослучается. А уж если к ним на язык попал градус, все, пиши пропало. Неуспокоятся, пока не вылакают все, что найдут под рукой.

— Зачем же вы держите пьяниц? — И любителейгрупповой терапевтической порнолирики, мысленно добавила я. — Нашли бынепьющий персонал.

— Это не персонал, — обиделся Ботболт. — Этородственники хозяина. Дальние, но родственники. Жили при Эцагатском дацане, ноотличались порочным нравом. Потому тайше Дымбрыл и выписал их сюда. Вроде какна воспитание. И на просветленную помощь по хозяйству.

Хорошенькое “воспитание”! Хорошенькая “просветленнаяпомощь!”. Брелок-“камасутра”, бутылочный склеп за диваном и нахальное дрочиловоперед экраном телевизора в режиме нон-стоп! Когда только они успевали тарелкиперемывать и подкармливать собачек при такой напряженной и полной соблазновжизни?..

— Дальние родственники, понятно. Дальние родственникизарились на хозяйские запасы? — поинтересовался Чиж.

— Я старался этого не допускать. — Ботболт скромнопотупил глаза.

— Верю. А сегодня ящики тоже были закрыты?

— Конечно. Это был такой день! Много гостей. Многоработы. За всем нужно следить… Я получил инструкции от хозяина…

Все, сказанное Ботболтом, совсем не вязалось спослеобеденной Минной. И с ее робким пребыванием на кухне. И гостеприимнораспахнутыми дверцами шкафа, из которых я лично выудила две бутылки “Абсолюта”и две банки джин-тоника. Опять же по наущению Минны.