– Ладно. – Сталин был растроган. На щеке его блестела слеза.Он погладил ладонью вспотевшую лысину Лаврентия Павловича. – Ладно. Это я так.Просто хотел тебя немножко проверить. Настроение, понимаешь, плохое. Сижу здеськак крот. – Сталин встал, подошел к глобусу. – А немцы, вот они уже где. Вот.Совсем близко. Как ты думаешь, Лаврентий, Москву, наверное, придется сдавать?

– Нет, – сказал Лаврентий, отряхивая колени, – не придется.Теперь не придется.

– Теперь не придется? – прищурился Сталин. – А что же теперьтакое случилось, что теперь не придется?

– А вот я тебе сейчас кое-что покажу, – сказал Лаврентий,расстегивая портфель и вынимая папку с шелковыми тесемками. – Ты же понимаешь,я бы не решился беспокоить тебя в столь позднее время по пустякам. – Он поднеспапку и положил ее на край стола. – Вот, – сказал он торжественно, – дело князяГолицына.

– Голицына? – удивился Сталин.

– Князя Голицына, – повторил Берия, ставя ударение на слове«князя». – Обширнейший заговор. Мои ребята поработали. Постарались. Да ты сампочитай. Ты сам все увидишь.

– Некогда мне читать, – покосился на папку Сталин. – Изложикратко.

– Хорошо. Очень кратко. Представь себе один ничем непримечательный летний день незадолго до начала войны. Глухая русская деревня. Уних, у русских, все деревни глухие. Солнышко светит, птички поют, розы… Нет, нерозы… картошки цветут, бабочки… – Лаврентий изобразил полет бабочек, – летают.И вдруг что-то совсем большое, что-то совсем не бабочка – самолет.

Берия помолчал, давая слушателю вжиться в картину.

– Слушай, Лаврентий, – поморщился Сталин. – Ты мне пробабочек не рассказывай. Про бабочек я могу позвать кого-нибудь другого, он мнелучше расскажет. Ты мне давай суть.

– Хорошо, – согласился Берия. – Даю суть. Представь себегород Берлин, канцелярия рейхсфюрера, Гитлер сидит в своем кабинете. Иразмышляет над планом «Барбаросса». Он собирается напасть на Советский Союз, нопонимает, что дело это опасное. Потому что Германия, конечно, сильноегосударство, но Советский Союз сильнее. У меня, думает он, есть пушки, танки исамолеты, но у него, у тебя то есть, тоже есть пушки, танки и самолеты. Значит,надо рассчитывать не только на силу, а на неустойчивое (по его, конечно,мнению) внутреннее положение. Новый строй, по его мнению, в России ещенедостаточно укрепился. Русский народ, воспитанный на традициях самодержавия,хочет, чтобы у него был царь, был помещик, чтобы помещик ему говорил: «Ты вотздесь вспаши, ты вот это посей и, когда соберешь урожай, половину дай мне, аполовину сам можешь скушать». И вот этот Гитлер обращает внимание на всяческихнедобитков в виде бывших дворян, в виде бывших царских приспешников. И находит,кроме прочих, князя, под которым можно собрать всех недовольных нашим строем,объединить их, подготовить к борьбе против советской власти. И вот незадолго довойны этот самый Голицын под видом простого красноармейца прибывает на самолетев деревню Красное в этом примерно месте, – Берия ткнул пальцем в глобус, – поселяетсяу одной местной женщины и начинает плести свою паучью сеть. План его прост ипонятен: дождаться, когда Гитлер кинет на нас свои девяносто дивизий,подготовить восстание и в нужный момент по сигналу из Берлина ударить нам вспину. Таким образом он надеется оттянуть часть наших сил с фронта, раздробитьих и затем…

– Хватит! – резко перебил Сталин. – Ты говоришь так, какбудто тебе самому это нравится. Где он сейчас, этот князь?

– Будь спокоен. Сейчас он в надежных руках, – сказал Берия ипоказал два своих кулака.

Сталин положил трубку на стол и, заложив руки за спину,прошелся по кабинету.

– Голицын! Князь Голицын! – бормотал он почти про себя.

Берия знал, что делал. Он знал, что Сталину сейчас, какникогда, нужен кто-то, на кого можно было бы возложить вину за неудачное началовойны.

– Да, – сказал Сталин, подумав. – Я всегда знал, что одинвнутренний враг опаснее ста внешних врагов. Я всегда указывал, что бывшиеэксплуататоры и дворяне никогда не смирятся с историческим своим поражением. Новидно, я слишком доверчив, я не мог себе даже представить, что эти люди такненавидят новый строй, так ненавидят новую Россию, что готовы выступить противнее в союзе с ее злейшим врагом. Ну что ж, Лаврентий, враги бросают нам вызов,мы его примем. На примере этого Голицына мы покажем народу, чего хотят этикапиталисты и эти помещики. И на этом же примере мы покажем капиталистам ипомещикам, что народ наш любит советскую власть и не хочет их возвращения. И наэтом же самом примере мы покажем бесноватому фюреру, что он зря рассчитывает наэтих мелких прислужников, они ему не помогут.

Он взял ручку и на первом листе дела князя Голицына своиммелким, но четким почерком начертал:

«Князя Голицына и сообщников судить показательным судом сосвещением в прессе. Не знаю, как для других, но для князя Голицына, думаю,расстрел не будет слишком суровым наказанием по законам военного времени.

И. СТАЛИН».

Старожилы запомнили, что в тот вечер в деревне страшно вылисобаки. Они выли, скулили, лаяли и метались на привязи, словно хотели своиххозяев о чем-то предупредить. Счетовод Волков обратил внимание на поведениесвоего Джека и даже подумал, что дело нечисто, что зря собака так волноваться небудет. Волков посмотрел на небо, оно было ясное, со звездами, но без луны.Невидимый во тьме самолет монотонно сверлил в небе дырку, прерывистый звукмотора казался обычным, мирным. Счетовод послюнил и поднял вверх палец, пытаясьопределить направление и силу ветра, но ни силы, ни направления не было. Волковпостоял, покурил, помочился под яблоней, а потом, прежде чем застегнутьширинку, долго подпрыгивал.

Джек по-прежнему рвался с цепи, лаял, завывал и даже какбудто плакал.

– Но-но, не балуй! – прикрикнул на него хозяин и дал псусапогом в морду.

Тот заскулил, завизжал, забился в будку и стал выть оттуда.

«Да, – подумал Валков, – чтой-то это да значит».

В двадцатых годах во время службы в Туркестанском военномокруге случилось ему быть свидетелем сильного землетрясения, и тогда тоже воттак же волновались и выли собаки. Но в широтах, где проживал ныне однорукийсчетовод, стихия вела себя смирно, ничего страшнее буреломов и незначительноговыхода Тёпы из берегов отродясь не бывало.

Не зная, как объяснить поведение животного, Волков вернулсяв избу.