Осталось совсем неизвестным, сколько времени и слов ещепотратил Первый Мыслитель на то, чтобы убедить в своей правоте Второго, но ужевечером оба прогуливались (Второй Мыслитель скоропостижно выздоровел) по улицеПоперечно-Почтамтской (кажется, она в то время – но, как выяснилось, ненадолго– была переименована в Милягинскую) без головных уборов и некоторым оторопелымзнакомым небрежно кивали удлиненными своими головами.

Говорят, что Первый Мыслитель оказался полностью прав, и вгороде несколько дней шла охота на круглоголовых. И у некоторых головы вродесразу удлинились, и те, с кем это произошло, бывало, в пылу полемики говорилисвоим оппонентам:

– А что-то мне сдается, у вас головка больно уж кругловата.

Правда это или чистые враки, утверждать не берусь (сам ялично этому, конечно, не верю), но вот что с Андреем Еремеевичем Ревкиным наэтой почве случилась преогромная неприятность, это уж, кажется, точно.

С Ревкиным случилось вот что. Он эту ученую статью кандидатаУшастого воспринял как выпад против себя лично. Он перед зеркалом даже вертелсятайком от Аглаи, вершками обмеривал свой собственный череп от затылка доподбородка и от уха до уха, и измерения эти оказались удручающими для него. Аудлинить свою голову при помощи спецпарика он, конечно, не мог, ибо народ егознал таким, каков он есть, и терять свой авторитет он не желал. Однако онпонял, что власть его уходит из рук, как песок, и потому решился на самыйотчаянный шаг. Он определенно заявил, что подобного безобразия терпеть небудет, и послал в обком статью Ушастого и свою докладную записку, в которойназывал статью псевдонаучной и шарлатанской, утверждал, что она инспирирована,конечно, новым начальником Тех Кому Надо, который с самого начала ведет себявызывающе, игнорирует партийные органы и тем самым противопоставляет своеУчреждение партии. Опровергая основные положения статьи, Ревкин пошел на весьмарискованное, если не сказать безумное, возражение, написав, что если бымарксистское мировоззрение действительно влияло на строение черепа, то самыйвытянутый череп был бы у товарища Сталина, ибо именно он обладает самымпоследовательным марксистским мировоззрением. «Между тем, – утверждал Ревкин, –стоит посмотреть на любую фотографию товарища Сталина, чтобы убедиться вабсурдности доводов К. Ушастого». Ревкин предлагал привлечь Фигурина к строгойпартийной ответственности. Записку он эту направил в обком, но копию ее ещевыше, в ЦК. Не дожидаясь ответа, он решил проявить свою власть на месте. Оннаписал короткую записку: «Т. Фигурин, вам необходимо срочно зайти в РК длявыяснения некоторых обстоятельств». Записку отправил с шофером Мотей и сталждать ответа. Он явно нервничал и ни на чем не мог сосредоточить внимание. Мотявернулась через сорок минут.

– Почему так долго? – напустился на нее Ревкин.

Ответить она не успела. Вслед за ней вошли два рослыхмолодых человека в штатском, и один из них, улыбнувшись, спросил:

– Где у вас оружие, хозяин?

И самое удивительное, Ревкин не спросил у них никакихдокументов, сразу показал на ящик стола, в котором лежал револьвер.

В сопровождении молодых людей Ревкин вышел в приемную.

– Анна Мартыновна, – сказал он зачем-то секретарше, – я тутвынужден ненадолго удалиться. Если позвонят с бондарного завода, скажите, чтобысобрание проводили без меня.

– Хорошо, – сказала Анна Мартыновна, тревожно глядя наРевкина. – А вы… скоро вернетесь?

Давая ей понять, что дальнейшее зависит не от него (хотя онаи так все поняла), Ревкин посмотрел на одного из сопровождающих и вежливоспросил:

– Как вы думаете, мы скоро обернемся?

Но тот улыбнулся и сказал:

– Пойдемте, хозяин.

Майор Фигурин встретил своего гостя радушно.

– Очень рад, очень рад, – бормотал он, пожимая Ревкину руку,– давно мечтал познакомиться, но не успел приступить к работе, сразу всенавалилось: и этот Чонкин, и этот Миляга… так закрутился, что даже не смогвыбрать времени представиться вам. А тут как раз ваша записка. Вот я и подумал,что, пожалуй, будет удобнее, если мы встретимся у меня, а не у вас.

Затем он сказал, что поведение Ревкина последнее время егонесколько беспокоит.

– Мне не очень понятно, – сказал он, – что вы так выступаетепротив этого несчастного Миляги, ведь он, собственно говоря, уже покойник, авы… а вы еще нет. – Фигурин широко улыбнулся. – У вас с ним личные счеты?

– У меня ни с кем личных счетов нет, – резко сказал Ревкин,– а погиб Миляга не как герой, а как предатель. Я сам был тому свидетелем.

– Ах, Андрей Еремеевич, – покачал головой Фигурин. – Не мневам говорить, что нам нужна не всякая правда, а только та, которая нам нужна. Ипотом, это ваше возмущение, что там в гробу оказался не тот череп. Допускаю,что вы видели, как он погиб, но череп же его вы не видели. Ну, согласен, может,не тот череп, может, другой. Ребята наши тут торопились, некогда было, времявоенное, положили что нашли. Стоит ли из-за мелочей поднимать шум?

– Стоит, – сердито сказал Ревкин, – очень даже стоит. Весьрайон про это говорит.

– А вы поменьше обращайте внимания на слухи. Мало ли что ктоговорит, и мало ли у кого какой череп. В конце концов, мы можем ваш черепположить вместо его черепа, а еще чей-то череп вместо вашего черепа,незаменимых черепов у нас, как известно, нет.

Фигурин опять улыбнулся и благожелательно посмотрел наРевкина.

– Вы со мной не согласны? Ну хорошо. Вот вам бумага, пишите.

– Что писать? – спросил Ревкин.

– Напишите, когда и при каких обстоятельствах вы вступили напуть враждебной деятельности против нашего государства, кем завербованы, чтоуспели сделать, какое получили за это вознаграждение, в какой валюте и такдалее, и тому подобное, мыслью по древу особенно не растекайтесь, но и упускатьподробностей тоже не нужно.

– Послушайте, вы, – сказал Ревкин, – вам надо срочнообратиться к врачу, вы больны, у вас не все дома.