В кухне стоял немного душноватый запах анаши, а рядом скреслом — блюдце, полное окурков. Причем остатки черного дамского «More»находились в завидном единении с толстыми полыми трубочками «Беломора».

— Привет, — сказала Джанго. — Привет, милый.

Даня лишь слегка повернул в ее сторону змеиную голову. АДжанго… Джанго как будто не заметила этого, просто подошла к нему и сходувлепила жаркий поцелуй. Этот поцелуй почему-то вывел Никиту из себя, показалсянепристойным.

— Я тебя уже два часа жду. — Голос у красавцаоказался неожиданно высоким.

— Прости, я задержалась… К Славику заезжала, нужно быломясо забрать…

— Как это меня достало…

— Ну, пожалуйста… Милый…

— …и этот твой мудацкий пес… Он все время воет.

— Воет?

— Как только ты уезжаешь, он сразу начинает выть.

— Скучает, наверное… А ты скучал?

— Если все и дальше пойдет такими — темпами, нампридется брать его с собой в постель… Может, избавимся от него, пока не поздно?

— Избавимся от кормильца?

— Твою мать… Может, усыпим его к чертям? Или отдадим вхорошие руки? Он меня с ума сводит…

— Ну, в какие хорошие руки, подумай? Хорошие руки онпросто-напросто откусит… С ним никто не сможет справиться, кроме меня. Ты жезнаешь…

Оба они, казалось, не замечали Никиты, мнущегося у дверногокосяка. И он решил напомнить о себе и даже тихонько кашлянул.

Маневр удался, Джанго тотчас вспомнила о его существовании.

— Познакомься, милый, это Никита. Он был очень любезен,помог все привезти…

Даня бросил на Никиту долгий, приправленный анашой взгляд.Никакого особого интереса в нем не было. С тем же успехом этот взгляд мог бытьадресован календарю на стене («Столицы мира») или собачьим мискам, стоящим подумывальником.

— Еще один? — В голосе тоже не было никакогоинтереса. Он не ждал ответа на свой вопрос — ни от Никиты, ни от Джанго.

— В каком смысле? — Никита даже подался вперед.Чертов Даня с самого начала не понравился ему. А уж теперь не нравился всеактивнее и активнее.

— Тебе же она нравится, правда? — Даня неожиданновскинул саксофон и нехотя выдал поразительный по красоте импровизационный кусокв терции. — Она всем нравится… Скажешь, нет?

Никита даже не нашелся, что ответить.

— Я прав? — продолжал наседать красавчик-джазмен.

— Джанго… — взмолился Никита.

— Не слушайте его…

— Вот только не все знают, что она… — Положительно онникак не хотел уняться, полуобкуренный придаток к саксофону.

— Даня, прекрати пожалуйста! — Кажется, Джанго нена шутку рассердилась. Именно рассердилась, как будто Даня сказал что-то, чтоне должен был говорить. — Идемте, Никита. Поможете мне с кормом для моегоскота…

Это была небольшая пристройка к дому. Покрыть сайдингом еепозабыли или не захотели — и Никита смог наконец-то рассмотреть материал, изкоторого был скроен дом. Не банальный кирпич, не банальное дерево, а широкие ине правильные куски туфа, дымчато-розового, охристого, цикламенового. От камнейза версту несло югом, пыльным солнцем и пыльной травой и ещё черт знает чем,невиданным на строгом, застенчивом севере.

Джанго толкнула дверь, грубо сколоченную, очень подходящуютуфу, — и они оказались внутри.

В помещении горел дневной свет и нежно-кисло пахлособачатиной. Да и за самой собачатиной долго идти не пришлось: просторныевольеры размещались по одну сторону стены, ближней к дому. Вольеров было шесть:в четырех сидели собаки, а два пустовали. Два кавказца, два питбуля и восточноевропейскаяовчарка приветствовали Джанго радостным поскуливанием. Но девушка не подошла кним, для этого нужно было бы открыть легкие, почти незаметные задвижки. Скореевсего она сделала это из-за Никиты: после щенячьего взвизгивания собакиразразились настороженным, вразнобой, лаем.

— Ставьте сюда, — скомандовала Джанго, указывая назакуток, в котором поместились кушетка, газовая плита с целым набором огромныхкастрюль, закрытый буфет и холодильник.

Кушетка была старой, а холодильник — новым, «Ariston», сцветной передней панелью: небоскребы в красно-синей гамме. Панель быларазделена ровно наполовину, так что морозильная камера впечатляла своимиразмерами.

— Вы когда-нибудь выпускаете их? — спросил Никитау Джанго, кивнув в сторону собак.

— Случается… Довольно часто. Только сейчас я нерискнула бы…

— Из-за меня?

— Из-за вас. Это — бойцовые собаки.

— А бойцовые собаки не слушаются хозяев?

— Бойцовые собаки слушаются инстинктов. Власть над ними— иллюзия.

Никита поежился, а что, если и хлипкие задвижки — иллюзия? Ивсе же спросил:

— А что не иллюзия?

— Любовь.

— Вы их любите?

— Я люблю то, что они делают…

Это было очень похоже на то, что она уже сказала ему.Полчаса назад: «Я люблю человека, который любит джаз». Так похоже, что Никитаневольно улыбнулся. Черт возьми, то, что казалось безусловным ему самому —любовь, страсть… То, что казалось безусловным ему, вовсе не было безусловнымдля Джанго. Все ее чувства, даже если у нее и были чувства, — все еечувства сияли каким-то отраженным светом. Не отражение даже, а, отражениеотражения. Она не рисковала, эта девушка, хотя и выглядела рискованно. Какбудто в ней сочетались несочетаемые вещи, как будто в ней жило сразу двачеловека. Не это ли привлекло Никиту изначально? Еще тогда, ночью, воВсеволожске, под порно-аккомпанемент охранника Толяна? Еще тогда, когда онвпервые увидел в зеркале ее лицо…

— Любите то, что они делают? И что же они делают?

— Они — бойцовые собаки. Этого достаточно. Больше ктеме бойцовых собак они не возвращались. Никита, под присмотром Рико (пропадиты пропадом, образина!), перенес все три ящика в подсобку: чрезмерно суетясь иподжимая зад — кто его знает, этого ротвейлера!.. Два, по просьбе Джанго, онсунул в морозильник, а один оставил у плиты. Операция была завершена —оставалось только пожалеть, что она закончилась так быстро. У Джанго есть еепраздный Даня, а у него, Никиты, нет больше оснований здесь задерживаться.

— Спасибо, Никита. Вы очень мне помогли. —Равнодушный голос девушки лишь подтвердил его немного грустные мысли.

— Не за что… Кстати, если вам на следующей неделе нужнобудет забрать… ну там… Новозеландскую говядину.. Я в вашем распоряжении…

— Ну, до следующей недели нужно еще дожить…

Что и требовалось доказать… Мавр сделал свое дело, маврможет уходить.