— Ну как? Отпускает?

Криво улыбнувшись лишь одним уголком губ, Ян отстранился, чтобы дать мне возможность повернуться вокруг своей оси несколько раз юлой.

— Кажется, да. Но я всё равно ничего, не слышу.

— Правда? — встретились мы лицом к лицу, и по телу скользнул жар. — Ну и черт с ним тогда.

Вновь приподняв руку и крутанув меня на месте, Ян зашёл со спины и приобнял за плечи, продолжая покачиваться.

Неприлично? Безусловно.

Я уже чувствую его щеку на своем виске, слышу, как Ян шумно вдыхает запах моих волос.

Спасаться бегством? Почему-то совсем не хочется.

Я прикрыла глаза, прижавшись спиной к его груди и всецело отдавшись охватившему меня теплу. Чуть развернув голову, уперлась носом Яну в подбородок. Бедра, следуя ритму, сами собой плавно раскачивались из стороны в сторону с необъяснимой мягкой женственностью.

— Мика, я не знаю, что это, — прохрипел Ян, щекоча лоб дыханием. — Я не владею собой…

— Не важно.

Его руки крепче стянули грудную клетку, а мне и впрямь было не важно. Все подождёт. Мир подождёт. А треклятый Хаос подождёт дважды. Сейчас имело значение лишь только то, что горело между нами. Пылало и разрывалось сотней искр, ослепляя и сжигая без малейшего шанса на спасение.

Сухие губы едва невесомо коснулись лба, а мне уже казалось, будто я на краю безумия. Под ногами холодная бездна, и лишь аспирантские ладони удерживали меня от падения в пропасть.

Шаг вперед — небытие. Шаг в объятия Яна — покорность и долгожданное равновесие.

Странно, но лишь в эту секунду я осознала, что целиком во власти этого темноокого, горячего взгляда. И пусть он сожжет меня без остатка. Плевать! Мне как никогда хотелось гореть. Хотелось пылать, рассыпаясь искрами, будто фейерверк.

Полыхать, плавиться, сиять! Здесь и сейчас! Только было бы для кого. Только бы тот, кого выбрала, не отвел потемневшего от желания взгляда. Только бы…

— Бли-ин… Кажется, у меня ноги атрофировались.

Чужой. Совершенно чужой, лишний голос прогнал наваждение. Будто из воды вынырнув, я вдохнула и открыла глаза.

Оксанка, охая и ахая, шаркала по коридору в Брановских тапочках прямиком на кухню.

Мы с аспирантом в последнюю секунду отскочили друг от друга. Я так и замерла посреди комнаты, а Ян шустро развернулся к раковине и крутанул кран смесителя.

— Мик, ты здесь? О-о-ой…

Оксанка сделала огромные виноватые глаза, жестами сигнализируя, что она готова дать задний ход, но я отрицательно покачала головой.

— Ноги атрофировались, говоришь? Меня тоже Шани придавала, — в растерянности отхлебнув из злополучной кружки и теперь неимоверными усилиями сдерживая переливы голоса. — Но уже поздно, а ждать Сергея с матрасами… Уж лучше часок прикорнуть. Так что доброй ночи, Ян!

— Доброй, — не оборачиваясь, кинул Бранов, продолжая с нездоровым остервенением мочалить вспененную губку для посуды в девственно чистой раковине.

Оксанка невольно вжала голову в плечи, бросив очередной виноватый взгляд.

— Доброй ночи, Ян… Викторович

— Доброй, Оксана.

Подруга поспешила за мной следом, а я с каждым шагом все переполнялась жгучим стыдом.

— Клуша я, — шепотом сетовала Оксанка. — Мик, прости! Я ж не знала, что вы… там…

— Да не было ничего, — уверенная, что Ян слышит каждое слова, тем же шепотом ответила я. — Идём спать. Сережа сказал, тебе отдыхать побольше нужно.

Оксана снова жалобно проскулила «прости» и опустилась на разложенный в гостиной диван, с трудом вытянув покрывало из-под разлегшейся по диагонали Шани. Та просунуться не проснулась, но лапки вытянула. По-кошачьи так, чуть подрагивая и топорща усы, закогтила воздух. И снова замерла, поверженная глубоким сном.

Я же со вздохом опустилась в кресло, потирая лицо и прогоняя наваждение.

Ничего не было, говорю? Ничего? Черт побери! Еще пару часов назад я своим ходом готова была до города добираться, лишь бы с Бранищей наедине не оставаться. А теперь абсолютно бесстыдным образом обжималась с ним на его же кухне. И ладно бы только обжималась! У меня же теперь не только щеки горят, но и губы, предвкушающие несостоявшийся поцелуй, а все тело…

Я снова застонала, чуя, как в трясине сомнений тону. Благо Марта с Сергеем отправилась к нему за матрасами и одеялами. Уж ей-то и одного взгляда бросить на меня хватило бы, чтобы понять, что к чему.

В углу у самой батареи на тощем старом одеяле завозился Джахо, и я вздрогнула, своих же мыслей стыдясь. Откинулась на спинку кресла и поджала под себя ноги. Зажмурилась. Надеялась, что усталость наконец свалит меня сном, пульнув дротиком, какие для охоты на крупных животных используют. Но в ушах по-прежнему звучал хриплый шепот: «…я не знаю, что это… я не владею собой».

Не владею собой… собой.

Я едва не застонала, перевесившись через подлокотник и касаясь кончиками пальцев пола.

Что же я творю? Что же мы творим? Бранов же не человек теперь даже! Внутри него проснулось нечто темное, и неизвестно, как эта штука реагирует на подобные… телодвижения. Но пусть это и сущая глупость: страх лишиться жизненных сил рядом с Яном, став пищей его Хаоса, волшебным образом изжил сам себя.

То, от чего я так старательно бежала, в одночасье обратилось в объект страстного желания. И неясно теперь, есть ли толк продолжать борьбу, когда белый флаг надо мной уже вовсю развевается.

— Создательница!

Мут, цепляясь крыльями за все что ни попадя, выскочила из полутьмы Брановской спальни, разряженной одной-единственной настольной лампой.

— Что такое? — подняться и принять вид «как ни в чем не бывало» с трудом получилось.

Шани тоже, разлепив глаза, приподняла голову.

— Император, — кивнула сфинкс, подзывая меня жестом. — Очнулся.

Охнув, я рванула вслед за Мут. Шани и даже Джахо отправились следом, а Оксана боязливо укуталась одеялом и лишь поближе пересела на край дивана.

— Во имя Солнечных богов, где я? — император и впрямь открыл глаза и силился подняться с постели.

Ссохшиеся губы не слушались и шепот то и дело прерывался. Шани поспешила присесть на постель, успокаивая.

— Ты в безопасности. Все хорошо.

Глаза, ярко очерченные темными ресницами, округлились. Айтер судороджно выдохнул и, превозмогая слабость, с невероятной прытью совершил бросок.

Перекат, кувырок, и вот уже лапа Шани заведена за спину в болевом приеме. Босая императорская ножища, на большом пальце которой красовался причудливый узор в стиле мехенди, уперлась кошке в холку.

Шани зашипела, обнажив клыки. Но прежде чем успела ответить ударом, Джахо с воинственным ревом бросился на Его императорское величество. Перевернулся в полете и с силой, что кенгуру и не снилась, лягнул того в грудь.