особым грустным тоном, предназначенным для плохих новостей.

Нет, нет, нет.

– Вынуждена сообщить, что у вашей бабушки был еще один инсульт. Мы перевели ее в крыло интенсивного ухода и наблюдаем за ее состоянием, но вам лучше приехать как только сможете. Спасибо, Келси, до свидания.

Я скидываю одеяло еще до того, как запись закончится. Я впрыгиваю в джинсы и толстовку, смотрюсь в зеркало, провожу по волосам расческой, беру ключи и сбегаю вниз по лестнице всего за две минуты.

Всю поездку меня преследует лишь одна мысль: «Скорее, скорее, скорее».

Бегом к стойке регистрации, неразборчивая подпись в журнале, звонок входной двери, лечу по коридору, спрашивая, где крыло интенсивного ухода, пять или шесть раз жму на кнопку лифта, прежде чем двери открываются.

Наверху, выйдя из лифта, вижу шестиугольную стойку. За ней три медсестры поднимают на меня глаза.

– Элизабет Уиллоби. Где она?

Из-за стола выскальзывает девушка. На вид ей лет шестнадцать, но она наверняка старше.

– Вы – член семьи?

– Да, я ее дочь.

Несмотря на молодой возраст, девушка уже выучилась использовать особую грустную улыбку медиков.

– Элизабет в 7Б. Вы можете зайти.

– Она… как она?

Девушка продолжает грустно улыбаться.

– Ее лечащий врач скоро придет на осмотр, вы сможете с ней поговорить.

До комнаты 7Б десять шагов, а кажется – километр.

Я останавливаюсь у двери, рвано дышу, видя Ба, неподвижно лежащую на кровати в окружении жужжащих машин, трубок и проводов.

В комнате две кровати, но первая, которая ближе к двери, пуста.

Я подхожу к Ба, придвигаю стул от окна и беру ее за руку.

На худом указательном пальце закреплен пульсоксиметр. Я прослеживаю шнурок до экрана, но не могу разобраться в отображающихся цифрах.

– Я здесь, Ба. Это Келси. – Голос срывается в конце, ком в горле растет под стать приближающимся слезам.

Она не открывает глаза, не реагирует на мое присутствие.

Так все и будет? Ба пропадает без предупреждения, без возможности попрощаться? Без шанса расспросить: про Сад, про Египет, про мое происхождение?

Я хочу понять. Мне необходимо понять, кто я, что это значит и почему, почему она так поступила со мной и с Рехетре.

Внезапный приступ злости, затем прилив раскаяния – и вот я наконец плачу.

Она меня любила. Вырастила меня как смогла. Дала мне все что нужно и много больше. Как я могу злиться на нее? Это предательство.

Я понимаю, что хочу не только узнать ответы. Я хочу сказать: «Спасибо». Сказать: «Я люблю тебя».

Но злость никуда не уходит.

– Ба, пожалуйста, проснись. – Я кладу лоб на ее хрупкую руку, и кожа становится мокрой от слез.

Время идет, не обращая внимания на боль.

Обещанный доктор входит в комнату – она тоже кажется младше своей должности. Возможно, я старею.

Женщина представляется, но я не запоминаю имени.

– Как наши дела, Элизабет? – Доктор приступает к делу, касается Ба, проверяет мониторы над ее головой.

Почему меня бесит, когда молодые люди так фамильярничают с Ба?

Доктор без макияжа, тонкие губы сжаты в линию. Она склоняет голову ко мне, собираясь что-то сказать.

– Как вы слышали, ваша мать пережила инсульт.

Я киваю и сглатываю ком в горле.

– Она не приходила в сознание. Мы не можем сказать наверняка, произойдет ли это.

Киваю снова.

– У вас есть вопросы?

Если бы вы только знали…

– Эм… Что вы для нее делаете? То есть какое лечение?

Она снова склоняет голову и некоторое время молчит.

– Вы знаете, Элизабет уже девяносто четыре.

Я вижу, как она считает в голове. У девяностолетней женщины дочка лет тридцати. Я не объясняю. И говорю, что, конечно, знаю, сколько Ба лет.

– Да. И? – спрашиваю я, и она кивает.

Как много мы киваем.

– Мы, конечно, продолжим прописанное ей лечение. Причины прекращать нет. Деменция прогрессирует, и последний инсульт конечно же ускорит процесс. Конечно, это естественно.

Пожалуйста, хватит говорить «конечно».

– Она умирает? Вы это хотите сказать? И она может не прийти в сознание до того, как… это случится?

– Боюсь, положение вещей именно такое. Да.

– Ладно. Окей. Спасибо.

Она обходит кровати и кладет руку мне на плечо.

– Сообщите, если вам что-нибудь понадобится, хорошо?

Я слегка улыбаюсь ее попытке проявить сочувствие.

Она уходит, чтобы уже следующей семье сообщить плохие или обнадеживающие вести.

Я сижу, держа Ба за руку, пока утро за окном превращается в жаркий весенний день, а в коридорах гудят посетители.

Медсестра приходит, проверяет мониторы, улыбается мне и уходит к другому пациенту.

В комнате тихо, стерильно и холодно. Совсем не как у Ба в комнате на нижнем этаже, где висят ее картины и играет музыка. Это нечестно.

По крайней мере, я могу облегчить тишину. Может быть, она меня услышит.

– Я была в Саду, Ба.

Лицо неподвижно.

– Ну и прогулка выдалась. Мне все говорили, что надо зайти дальше, и я пошла. Думаю, ты тоже там была. Возможно, в Древнем Египте?

Рассказать ей о моем приключении?

Укол боли в груди, будто в сердце вгрызаются колючки. Чем ей поможет моя история? Чем они вообще могут помочь, несмотря на возвышенные речи Садовника? Мне не удалось спасти Рехетре, и сплетенные вместе слова точно не спасут Ба.

– Я встретила там кое-кого. В Египте. Молодую мать. Потерявшую ребенка.

Равномерный писк монитора будто колет меня снова и снова. Можно ли убавить громкость? Надо было спросить медсестру.

Что бы сказала мне Ба, если бы услышала про предполагаемое самоубийство Рехетре? Винила бы себя? Или все можно объяснить, а я еще не поняла? И, вероятно, никогда не пойму?

Потери одна за другой ложатся мне на грудь и душат что-то внутри.

Ба.

Рехетре. Моя мать.

Книжная лавка – до Изъятия остались считаные дни.

Даже Сад сам по себе, боюсь, для меня теперь закрыт. Люди, которых я там встретила.

Сэм, скульптор.

Я кладу голову на кровать рядом с рукой Ба и уплываю на волнах памяти.

Утро проходит.

Телефон жужжит, получив обеспокоенное сообщение от Лизы.

Я выхожу из комнаты и звоню ей, извиняясь за исчезновение.

– Я закрою лавку, Келси. – Судя по голосу, Лиза плачет. – Я скоро буду.

Мы не можем себе позволить простаивать полдня, но я не спорю.

Она приезжает через полчаса и со слезами подходит к кровати Ба.

– Мне так жаль, Келси. Она такая… она особенная.

– Да. Так и есть.

Лиза гладит Ба по волосам – я никогда не видела от нее такой нежности.

– Я перед ней в неоплатном долгу за все, что она для меня сделала.