«Значит, всем найдется место».

Это правда?

Я смотрю направо, будто сейчас увижу, как Сэм танцует с М. Она подписала лишь пару книг в Книжной лавке на Каштановой улице. Местная знаменитость, никто и не помнит этой сессии. Была ли она разочарована небольшим количеством читателей? Казалось ли ей, что отсутствие времени, связей или таланта ставило крест на ее творчестве?

И что я о ней думаю? Кажется ли мне, что она должна была сдаться?

А Ван Гог и его «Терраса ночного кафе» в центре стола с подарками в Саду? Ведь он жил в бедности, и до смерти его картины не замечали и не вознаграждали. Кто может знать наверняка, что реакция на наше творчество, которую мы видим, будет единственной?

Солнце заходит за здания на той стороне улицы, начинает холодать. Птица чирикает, словно приветствуя наступающий вечер. Я тянусь к ветке неподалеку, срываю в ладонь мелкие листья, похожие на лепестки цветка, зеленые слезы.

Откуда я – из этого времени или из древней пустыни на берегу Нила – эту загадку мне никогда не разгадать. Все возможное будущее потеряно. И я могу оплакать свое незнание. Но есть один вопрос, на который я могу найти ответ – должна.

Кто я теперь?

И я знаю. Я знала, наверное, всю свою жизнь. Всю свою жизнь я боялась признаться, даже самой себе.

Я творец.

Я рассказчик.

И какая разница, хвалят меня или высмеивают, не замечают или почитают. Даже если я играю в плохом джаз-бэнде или подписываю книги на мероприятии, которое никто не вспомнит.

В борьбе с Блэкбёрном, с налоговой, с Изъятием я позволила себе быть Владельцем историй. Я держалась за магазин, полный историй, но не хотела писать свою. Туристические плакаты шептали мне, вдохновляли меня творить порталы в таинственные места для моих читателей.

Если я что и поняла из моих прогулок в Саду, то вот оно: даже великие творцы не уверены в себе.

Почему-то на ум приходят Селена Мэннинг и ее бестселлер, «Звездный фолиант».

Да, наверное, даже она.

То, как меня раздражал ее успех – еще один показатель, говорящий о том, как важно принимать себя.

Меня заполняет волна чувства, совершенно непохожего на зависть, которую я чувствовала при каждом взгляде на дурную обложку, при каждом упоминании ее имени.

Я ощущаю… симпатию к ней. Будто мы – часть одного содружества и должны поддерживать, воодушевлять друг друга в борьбе за красоту, несмотря на любой риск и разочарование. Даже успех может быть страшным, парализующим, я уверена. Возможно, ей тоже пришлось рискнуть, пожертвовать чем-то и принять, что ее творение вышло не таким, как она себе представляла.

Я поднимаю руку, выпускаю мягкие зеленые листья, смотрю, как они трепещущим дождем падают на землю.

Здесь, в запутанных джунглях на пустыре, между книгами, музыкой, живописью, я чувствую себя частью чего-то большего и великого – частью содружества творцов. Как этот пустой участок воскрес зеленью и травой, так и мы должны трудиться, чтобы открыть людям глаза на Красоту, на рамки, за которыми нас ждет что-то Другое, а не материальная повседневность, затягивающая нас в трясину.

Да, наши с Селеной книги похожи. И да, ее историю раскупили читатели, а моя пропала втуне. Но она мне не враг, не соперник. Потому что в чем-то мы с ней одинаковые.

Во всем, что имеет значение, мы одинаковые.

Я сползаю с края стиральной машины и прыгаю на землю.

Ночь близится. Пустырь все еще пуст.

А мне предстоит еще один телефонный звонок.

Глава 42

И снова в голове зеленые, чудесные мысли. «Почему мы выращиваем розы?» Спроси танцовщицу, почему она танцует, несмотря на уставшие ноги в синяках. Спроси художницу, почему она рисует, писательницу – почему она пишет. Ответ – красота. Не мелочность. Не миловидность. Красота такая насыщенная и реальная, что становится страшно. Красота, у которой есть голос. Красота, зовущая за собой.

Кристин Пурифой, «Садовник»

К тому времени, когда помятая Лиза приходит в магазин на следующее утро, опоздав на полчаса, я уже по уши погрузилась в подготовку мероприятия.

– Поверить не могу. – Ее единственная реакция. Я рассказала ей, что позвонила Роберту прошлой ночью и согласилась присутствовать на вечеринке, которую он проводит у нас на следующей неделе.

Я пожимаю плечами, переворачиваю табличку на двери с «Конец» на «Когда-то, давным-давно».

– Я поняла, что поступаю глупо. И адвокат справится в суде без меня. – Конечно, это не все, но я не готова изливать Лизе душу и объяснять вчерашнее озарение. – Кроме того, может быть, эта встреча станет последним мероприятием Книжной лавки.

Лиза корчит рожу и отворачивается, чтобы закончить выкладывать книги на стол «НОВИНКИ».

Что с ней станется, если – когда – мы в последний раз перевернем табличку стороной «Конец»? Будет ли другой начальник мириться с ее безответственным, но честным отношением к работе?

Мне страшно – не только за Лизу, но и за себя. И грустно, когда я представляю, как кран разрушает мое любимое здание: от фасада в стиле бозар, о котором мне все еще нужно узнать поподробнее, до задней стены бывшей сцены.

Может, не идти в суд – дурачество. Но это решение кажется мне символичным. Манифест моей новообретенной сущности. Я решила спасти себя, а не магазин.

Оставшееся утро провожу в кабинете, переписываясь с ассистентом Роберта о заказе кейтеринга у Анамарии, есть ли рядом место для парковки, где будет выстраиваться очередь, куда можно повесить плакаты, и все в таком духе. Помогает скоротать время в ожидании звонков – из «АдвантаМед» и от Беатрис.

Когда наконец-то телефон жужжит, на экране высвечивается незнакомый номер – значит, не дом престарелых.

– Это Келси?

Я узнаю ее голос. Скрипучий, как у бывших курильщиков, без обиняков, как у женщины из Сада.

– Да, это я. Беа?

– Привет. Давненько не виделись.

– Да, давно.

– Джерри сказал, ты заходила в магазин. Говорит, ты выросла нормальной, а это достижение, учитывая, что тебя растила сумасшедшая.

Она смеется, а я припоминаю, что они с Ба всегда в шутку подначивали друг друга.

Беатрис кашляет, отвернув трубку, затем возвращается.

– Признаю, я была не в восторге. Но ты ее знаешь. Как только она узнала, что стряслось, то не могла отказаться.

В груди что-то обрывается.

– Что именно произошло?

Тишина. Затем нервный смешок.

– Так что да, я удивилась, когда ты мне позвонила. В чем дело?

Я выдыхаю весь воздух из легких