– Ну, наконец-то! – неожиданно для напарника обрадовался Молоканов. – А то я уже начал сомневаться, все ли у тебя в порядке с головой. Ходишь за мной, как телок за мамкой, со всем соглашаешься, всему поддакиваешь, ни одной дельной мысли за все это время… А ты ведь не телок, ты – офицер уголовного, мать его, розыска, для тебя такое поведение нетипично. Я лично считаю его первейшим признаком камня за пазухой – здоровенного такого булыжника, предназначенного для чьей-то башки. В данном случае, конечно, для моей, другой-то у тебя под рукой нету… Конечно, все подозрения в адрес Мамонта писаны вилами по воде, а все доказательства его вины – косвенные, их при желании ничего не стоило организовать. И развернуть их на сто восемьдесят градусов тоже ничего не стоит. Чем ты, похоже, наконец и решил заняться… Ну, и кто же, по-твоему, Зулус, если не наш обожаемый начальник? Давай-давай, не стесняйся, тут все свои! Сказал «А», говори и «Б», чего уж там… Ну, кто?

– Ты, например, – сказал Арсеньев.

– А себя ты из списка подозреваемых уже исключил?

– У меня раздвоения личности нет! – объявил капитан.

– А ты уверен?

– Могу справку представить.

– Я тоже могу. И Басалыгин может, и этот его Спец… Кстати, был один человечек с такой кличкой. Если это он, то за ним много чего числится.

– Не спрыгивай с темы, – сказал Арсеньев. – При чем тут кличка? Это и не кличка даже, а просто сокращенное «спецназовец»…

– Вот именно. Иначе его просто не назовешь, Спец – он и есть Спец. Кстати, взгляни-ка на это.

Он расстегнул папку, с которой не расставался, казалось, даже во сне, и, вынув оттуда, протянул капитану лист глянцевой фотографической бумаги.

Арсеньев присвистнул.

– Встреча на Эльбе! – воскликнул он, рассматривая снимок, запечатлевший Басалыгина и Якушева, сидящих на скамеечке на фоне сосновой лесопосадки. Справа на переднем плане виднелись машина Спеца и служебная «Волга» полковника. – Когда это снято?

– Дата и время в правом нижнем углу, – сказал Молоканов. – Сегодня после полудня, рядом с Кольцевой. Что, по-твоему, они там обсуждали? На мой взгляд, это важнее и интереснее, чем гадать, не сам ли я установил в своей собственной машине прослушку!

– К слову, тебе ничего не стоило это сделать, – заметил Арсеньев, возвращая ему фотографию.

– Бесспорно, – согласился майор. – Ну, давай, арестуй меня! Устрой проверку на полиграфе, достань где-нибудь «сыворотку правды» и вколи лошадиную дозу, отбей почки дубинкой… Давай! Я ничего не имею против. Лучше уж так, чем, проснувшись однажды утром, не найти собственной головы. А это радостное событие не за горами, Дима. Будь Мамонт хоть трижды маньяком, он не дурак и понимает, конечно, что мы плотно сели ему на хвост. Так что в камере сейчас безопаснее, чем на воле. Можешь меня запереть, только мой тебе совет: запрись в соседней.

– Да ну тебя, – отмахнулся Арсеньев. – Это же просто версия, уже и пошутить нельзя…

– Угу. Помнишь детский анекдот про медведя, которого заяц ружьем напугал? На, говорит, понюхай, чем твои шутки пахнут…

Арсеньев издал хрюкающий звук, означавший, по всей видимости, смех. Веселым он при этом не выглядел – напротив, таким озабоченным Молоканов его видел редко, а пожалуй, что и никогда.

– Так какие будут предложения? – спросил капитан.

– Работать по старой схеме, – ответил Молоканов. – Что бы ты ни говорил, я убежден, что Зулус – это наш Мамонт. Он просто сошел с катушек и прет напролом. Однако логика, хоть и извращенная, в его действиях присутствует, и, если ей следовать, очередной жертвой должен стать кто-то из нас – либо ты, либо я. Это может случиться в любую минуту, от этого не убережешься. Надо действовать, Дима, и действовать быстро. Если они работают в паре – а скорее всего, так оно и есть, Мамонт уже не в том возрасте и не в той форме, чтоб с СВД по крышам лазать, – первым надо брать Спеца. Пускай улики будут шаткие, главное – закрыть его хотя бы на время, чтобы ущучить Мамонта без помех, не опасаясь снайперской пули в затылок. Поэтому – вот. – Он снова полез в папку и протянул напарнику небольшой, но увесистый пакет, внутри которого что-то глухо звякнуло. – Надо улучить момент, когда Спеца не будет дома, проникнуть в квартиру и где-нибудь спрятать вот это. Можно, конечно, подбросить в машину, но он начеку и, боюсь, найдет наш гостинец раньше времени.

Арсеньев заглянул в пакет и хмыкнул, обнаружив там пригоршню остроносых винтовочных патронов.

– От «драгуновки»? – спросил он. – Где взял?

– На складе вещдоков, – честно ответил Молоканов. – Там этого добра навалом, так что десятка «маслят» вряд ли кто-то хватится.

– А ты чем займешься?

– Прослежу за Мамонтом, проверю кое-какие идеи. Его надо брать с поличным, чтобы не отвертелся, и у меня, кажется, начинает складываться что-то вроде плана. А ты дуй пока на Петровку и изображай бурную трудовую деятельность. Оформи все как полагается, доложись Мамонту… ну, словом, все как всегда. А потом, как освободишься, сразу к Якушеву.

– Идет, – сказал Арсеньев, и они расстались, на прощанье обменявшись вялым рукопожатием.

Капитан сел за руль своей немолодой «хонды», на заднем стекле которой по распространившейся в последнее время среди владельцев автомобилей этой марки моде красовалась наклейка с надписью: «BMW – тоже машина!», и поехал в управление. Мрачный Мамонт, узнав о смерти Гунявого, помрачнел еще больше, но удивленным он не выглядел, что свидетельствовало в пользу версии Молоканова, согласно которой господин полковник основательно приложил руку к серии убийств, которую сам же и расследовал. Будто задавшись целью окончательно утвердить капитана в этом нелестном мнении о своей персоне, Басалыгин завалил его бумажной работой, заставив приводить в порядок документацию, которую они с Молокановым за всеми своими делами и впрямь основательно запустили.

Арсеньев трудился дотемна, вдыхая бумажную пыль и выслушивая шутки коллег, каждый из которых после происшествия в «Лагуне» считал своим долгом заглянуть к ним в кабинет и более или менее плоско высказаться по этому поводу.

Когда он наконец смог покинуть рабочее место – не потому, что окончательно разобрался с бумагами, а потому, что не собирался корпеть над ними до утра, тем паче что Мамонт уже