Малькевич замешкался в нерешительности, он плохо ориентировался в скорости и расстоянии, тут очки не выручали его, потому что все мелькало перед глазами, и Алексей не мог выбрать момент для прыжка. Но все же он, отчаянно взмахнув руками, прыгнул без расчета, без переноса тяжести тела назад и мгновенно кувыркнулся через голову, больно стукнувшись обо что-то затылком. Но это было мелочью, на которую Малькевич даже не обратил внимания. Самой большой неприятностью было то, что при прыжке он потерял очки…

Танки веером ринулись с холма вниз к железнодорожному полотну и сходу открыли огонь. Паровоз резко затормозил, искры полетели из– под тормозных башмаков. Потом сильный взрыв тряхнул воздух, клубы пара окутали состав. Паровоз, точнее то, что от него осталось, подскочил над рельсами и полетел под откос, увлекая за собой платформы со станками и машинами. Снаряд рванул в одной из теплушек, мгновенно превратив ее в разлетающиеся по воздуху щепки. Солдат там уже не было, они дикой массой, беспорядочной толпой бежали вдоль насыпи в конец состава – туда, к темному спасительному лесу. Это была страшная, дикая картина: на рельсах – останки искореженных вагонов и платформ, то, что еще пять минут назад было эшелоном, а рядом у насыпи – обезумевшие от страха люди. Они кричали в отчаянии, задыхались, падали, вскакивали и бежали, бежали.

Саблин ничего не видел вокруг, для него существовал только лес, спасительный лес, а позади – рев танков, выстрелы, взрывы снарядов. Его обдавало горячей взрывной волной и едким запахом горелого пороха. Филипп не мог оглянуться, ему было страшно, и он знал, что стоит ему оглянуться, и он уже не уйдет от танков. Им владела только одна мысль – лес, лес, лес. Это была даже не мысль, а инстинкт, рожденный страхом и отчаянием. От безумного бега Саблин задыхался, земля прыгала перед глазами, но впереди был лес, и там Филипп физически ощущал свое спасение.

Немцы хорошо видели все это кошмарное поле и весело переговаривались:

– Данге, ты меня слышишь, мокрая курица?

– Да, гepp капитан! Мокрая курица на связи!

– Дай пару раз по эшелону и догоняй нас. Мы пока поутюжим этих русских зайцев. Ты только посмотри, как они прыгают! Мюллер, Штубе, Занглер, отсекайте их от леса! Не дайте им нырнуть в лес. Отсекайте, проклятые черепахи! Заградительным огнем и давите, давите! Бауэр, рыжий красавчик, ты собираешься выкорчевать рельсы?

Танки развернулись, и началось невиданное по дикости и жестокости преследование и уничтожение людей. Машины подняли густые клубы пыли и мчались за солдатами, расстреливая из пушек и давя их гусеницами. Лес был совсем рядом, но немцы не дали всей этой обезумевшей массе укрыться там, танки крутились, гремели и визжали траками, раздавливая отчаявшихся и беззащитных людей…

Саблин вырвался вперед, его не остановила взметнувшаяся в воздух стена земли и пыли, взвизгнувшие осколки. Страх попасть под гусеницы стального монстра оказался сильнее снарядов. Он бежал в эту пылевую завесу, как в спасение, там, за ней, совсем рядом – лес. Мощный взрыв и сильная тугая струя горячего, насыщенного газами воздуха бросила Филиппа на землю. Но он мгновенно вскочил, полуслепой и оглохший ринулся сквозь серый пылевой туман. А позади, отчаянно прыгая из стороны в сторону, бежал Коровенко. При каждом взрыве снаряда он падал лицом в землю, вскакивал и громко причитал:

– Господи! Спаси и помилуй! Господи! Спаси и помилуй! Господи! Господи!

Прорвавшись сквозь серую пелену, Филипп чуть не наскочил на ревущее стальное чудовище. Он прыгнул в сторону и бросился вдоль леса, отрезанный от него танком. Черная махина с крестом на борту ринулась за Саблиным. Визжащий лязг гусениц рвал барабанные перепонки, надрывно ревел мотор, обдавая все сизым выхлопом дыма. Танк стремительно настигал парня, и тот шестым чувством угадал момент, когда наступит конец и машина сомнет, раздавит его хрупкое тело. Филипп отчаянно метнулся в сторону. Он упал, и сейчас же стальная махина со скрежетом и ревом пронеслась мимо, обдав его волной земли и гари. Саблин вскочил и, пригибаясь, словно ожидал вдогонку выстрела, бросился к лесу.

Лейтенант следил в перископ за мечущимся в поле солдатом, и кривая усмешка легла на его губы.

– Эмке, ты придавишь его наконец? Как намыленный выскочил из-под гусеницы. Смотри, уйдет ведь в лес. Я тебя накажу!

– Не уйдет! – Механик рванул рычаг и резко повернул машину. Теперь она снова ринулась наперерез Саблину, не давая ему достигнуть спасительного леса. Пока танк гнался за Филиппом, позади, прикрывшись пылевой завесой, выскочил Коровенко. Он прыгал как заяц вправо, влево и, наконец, достиг кромки леса. Андрей оглянулся и в ужасе перекрестился:

– Господи! Спаси его! – выкрикнул он, не в силах отвести взгляда от того, что увидел.

Танк настигал Саблина, словно черная судьба мчалась за человеком, лязгая сверкающими на солнце, отполированными песком гусеницами. Коровенко отвернулся и нырнул в густой зеленый кустарник, продолжая громко с надрывом молиться.

На этот раз Саблин чуть не просчитался, он отпрыгнул в такую критическую секунду, что гусеница даже задела его рукав и метнула ему в лицо целую струю песка. Филипп упал и вжался всем телом в землю. Его отчаяние уже достигло предела, он был опустошен и обессилен.

С ужасным скрежетом и сизым дымом танк промчался мимо. И вдруг Саблин сделал то, что родилось в нем мгновенно, в доли секунды, пожалуй даже без участия сознания: словно пружина подкинула его, он бросился за танком, неимоверным усилием преодолел те метры, которые отделяли его от машины. С безумным отчаянием вскочил на броню и затаился, выжидая момента, когда можно будет спрыгнуть и укрыться в лесу…

– Эмке, а ты его упустил! – сказал разочарованно лейтенант. – Такой был заяц! Как он прыгал!

– Да прихлопнул я его, герр лейтенант! Клянусь моей гармоникой.

– Зажигалку против гармоники – ты упустил его.

– Принимаю! – механик подергал рычаги поворота танка, поглядел по сторонам через трипплекс, пытаясь найти раздавленного им солдата, но не мог его обнаружить. – Где же он, проклятый? – разозлился механик. – Я же загнал его под танк!

– Сейчас погляжу, где этот русский заяц, – смилостивился лейтенант и откинул крышку люка.

Саблин словно кошка выгнулся, подтянулся к люку и замер. Танк швыряло из стороны в сторону, вверх, вниз, но Филипп словно прилип к броне. Из люка показалась голова в черном шлеме. Танкист уже вылез наполовину, и тут Филипп прыгнул на него, судорожно, мертвой хваткой вцепился ему в горло и, что было силы, рванул вверх. Он почти выхватил немца из танка и завалил его набок, сильнее стискивая шею. Немец хрипел, цеплялся