пока и есть наибольшая опасность. Стоит им только заснуть, как немцы, прочесывая лес в поисках пропавшего солдата, наткнутся на них. Филипп пересилил себя и встал. Он рывком поднял и поставил на ноги Андрея, который открыл глаза, но ничего не понимал.

– Собери посуду, следы уничтожь! – в приказном тоне сказал Саблин, и Коровенко безропотно принял над собой его командование.

Малькевич спал, тяжело похрапывая, и Филиппу пришлось его грубо расталкивать.

– Все, надо двигать! Немцы быстро выйдут на нас! – и тут все сразу повернулись к лежавшему на земле пленному. Он глядел на них в немом ужасе. Он-то уж прекрасно понимал, что они находятся в затруднении, что с ним делать. Что тащить его через линию фронта они не будут – это ему тоже было ясно. Единственный выход, который он видел сам, – это убить его. Он бы так и поступил в данной ситуации, сомнений у него не было, и слезы отчаяния и безвыходности покатились по его лоснящимся от жира щекам. Он так не хотел умирать, что глядел на них в немом ужасе и вжимался, вжимался в землю, будто там мог скрыться от смерти.

– А что с ним? – спросил наконец Коровенко растерянно.

– Живым оставлять нельзя, – жестко сказал Саблин. – Ножом! – категорично и безаппеляционно добавил он.

Андрей закрылся рукой, будто защищаясь от удара Саблина. Он попятился и встал по другую сторону пня. Выдернув из ножен длинный нож, он протянул его Малькевичу.

– Я не могу. Я всю жизнь… Я никогда…

Малькевич испуганно отшатнулся от протянутого ножа и отошел за спину Филиппа.

– Но почему я? – почти прошептал он. – Я не умею! Я тоже никогда…

– А я, по-вашему, только этим и занимался всю жизнь? Людей резал? – взорвался Саблин. – Чистюли какие! «Я не умею!» «Я никогда», – передразнил он их зло. – А они наших – танками! Вы забыли, как гнали вас по полю и давили? Как заразных животных! И хватит слюни распускать! Он не последний в нашей войне! А война началась! Большая война! Это вам ясно? Танками! Малькевич, возьми нож! – рассвирепел Филипп.

– Что ты ко мне пристал? – взвился Алексей.

– Что ты к нам пристал? – присоединился и Коровенко к Малькевичу. – Ты его поймал – ты его и прирежь! – заключил он неожиданно. – Навязал его нам на шею! Мог бы хряпнуть посильнее, и не возились бы с ним! – Андрей решительно метнул в землю нож, и все поглядели на него, не двигаясь. Немец тоже глядел на нож, он понимал, что спорят они о нем, кто решит его судьбу этим длинным стальным клинком. Но не понимал, в чем суть их разногласий, потому что сам бы выполнил команду беспрекословно. Ткнул ножом, и конец!

– Филя! – первым заговорил примирительно Малькевич, – в бою – другое дело. Там ты защищаешь свою жизнь. А так я не могу. Я потом с ума сойду! Я же знаю себя!

– Что ты предлагаешь? И вытри, пожалуйста, слезы! – прикрикнул Саблин.

– Филя, может ты его… – предложил Коровенко. Ты танкиста брал, этого, а мы еще не обстреляны. Давай бросим его к черту! – вдруг озлился он на немца, подбежал к нему и пнул его ногой в бок. – Бросим его к едрене-Матрене!

– Через час его найдут, и мы не уйдем. Он все расскажет.

– Давай возьмем его с собой? – предложил Малькевич. – Уведем подальше, а там бросим. Пока он доберется до своих, мы будем уже далеко.

– Верно! – воскликнул обрадованно Коровенко найденному выходу. – Никакого риска. Что сами можем наткнуться на немцев, что с ним. Руки связаны, во рту кляп, будет нем как рыба.

Саблин помолчал немного, соображая, выдернул из земли нож и протянул его Андрею. Немец задвигался, он понял, что ему вынесли приговор, и этот низенький крепыш с короткой шеей сейчас всадит ему в грудь клинок. Коровенко взял нож и подошел к немцу. Тот тихо, как собака, завыл, слезы все еще лились у него из глаз, но он уже не втискивался в землю и лишь глядел затравленно обезумевшими глазами на Андрея.

– Злякался, кат! – сквозь зубы прошипел он. – Были бы мы такие как вы – ты бы у нас на суку болтался. – Андрей сунул нож в ножны, поднял с земли пилотку и стал яростно засовывать немцу в рот, словно хотел отомстить за свою слабость, за то, что он был свидетелем этой слабости.

Немец поднялся на колени и вдруг упал в поклоне до самой земли, он понял, что смерть миновала его и поклонился этим совсем еще молодым ребятам, что они не отняли у него жизнь. Даже глухие рыдания вырвались из его груди.

– Ты следи за ним. Если что – ткни ножом, – сказал Филипп. – Или и тогда будешь меня звать? – беззлобно заметил Саблин.

– Будь спок, не уйдет! – обрадованный таким поворотом дела, воскликнул Коровенко. – У меня не выскользнет!

Несколько часов кряду, без остановки они шли по лесу. Впереди – Саблин, сжимая в руке «парабеллум», за ним – Малькевич с котелками, замыкали шествие немец и Коровенко, который вытащил нож и помахивал им для устрашения пленного. Шли они быстро, даже не особенно соблюдая осторожность, им надо было уйти отсюда подальше. Да и немец на вопросы Саблина дал однозначный ответ, что танковая часть прорвалась в тыл и охватила лес. Расположились немцы там, где его и взяли в плен. Значит, в этой части леса было безопасно. Только надо держаться самой чащи.

Лес неожиданно расступился, и они оказались в редколесье. Саблин остановился, все позади него замерли. Он вгляделся в просвет между деревцами и увидел домишки, над ними дымок, но до их слуха долетел рев множества моторов.

– Деревня, – констатировал Саблин. – Идти туда рискованно, особенно днем, лес просматривается.

– А может, там наши, – возразил Малькевич, которому очень хотелось, чтобы это их блуждание по лесу с немцем закончилось.

– Маловероятно. Два дня назад немцы перерезали дорогу. Ты думаешь, они эти два дня топтались на месте? – Саблин выдернул пилотку изо рта немца. – Куда наступала ваша танковая часть?

Немец с полной готовностью стал рассказывать о военных планах:

– Вторая танковая армия имела задачу замкнуть кольцо вокруг Киева и наступать на Полтаву, чтобы как можно дальше отрезать киевскую группировку.

– Ясно! – заключил Саблин и вновь заткнул в рот немцу пилотку. – Отдохнем до вечера, может, что придумаем. По очереди нести вахту. Первым будет Коровенко.

Они расположились под деревьями и решили, что сохранять кашу в котелках дольше не имеет смысла, она может испортиться, а поэтому принялись за еду. Немец сидел поблизости и подобострастно поглядывал на них, глотая слюну.

– Жрать, наверно,